Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

— Питер, это случалось уже несколько раз, — сказал он. — Не беспокойтесь, я возьму такси и спокойно доеду до дома. Вот вам еще одна веская причина, почему мне не следует уезжать в Россию. Если я и умру от сердечного приступа, пусть уж лучше это случится здесь.

С этими словами он поднялся со скамейки, пожал мне руку и медленно удалился. Я шел за ним на некотором расстоянии, пока не увидел, как он благополучно сел в такси.

В посольстве я доложил о нашей встрече и о состоянии здоровья Бланта. Коровин сразу понял, что нам не следует здесь проявлять настойчивости. Центр не только решил оставить мысль о его побеге, но и дал мне указание больше не встречаться с Блантом, хотя бы пока не утихнет буря.

Английская контрразведка ни в чем не подозревала меня, хотя я на протяжении последних четырех лет провел буквально сотни встреч с Бёрджессом, Блантом, Кэрнкроссом и другими агентами. Я был уверен, что не оставил никаких следов своей деятельности. С точки зрения разведки моя работа была «чистой», как мы выражаемся на профессиональном жаргоне. Центр получил от меня множество важнейших документов, которые наше правительство использовало должным образом. Более того, я завоевал некоторый авторитет в министерстве иностранных дел. Моя жена получила этому безошибочное подтверждение, когда летом 1949 года приезжала в Москву в отпуск. Ей пришлось зайти в МИД по каким-то административным делам, и один сотрудник, услышав ее фамилию, заинтересовался:

— Так вы — жена Модина?! Мы здесь все ценим его работу в пресс-отделе. Он прислал нам такую массу интересных справок и документов по Англии, что если бы их отдать переплетчику и оформить в книги, то получилось бы больше томов, чем оставил нам великий поэт Лермонтов.

Коровин попросил меня последний раз встретиться с Блантом, чтобы подтвердить прекращение наших отношений. Такое решение Москвы очень обрадовало Энтони. Я также сообщил ему, что мы прерываем связь с Филби на два-три года. Блант отказался принять деньги, которые я ему предложил, и мы тепло попрощались, еще раз договорившись о способе связи в случае необходимости.

Если учесть, что мы не допустили никаких серьезных ошибок, то риск для Бланта на той стадии был минимален. МИ-5 знала уже так много, что если бы имелись какие-то улики против него, то они уже вышли бы на поверхность. Я опасался только одного, как бы какой-нибудь сбежавший советский агент не торпедировал нашу сеть.

Косвенный вред уже причинил Анатолий

Голицин, который рассказал МИ-5 кое-что о наших агентах, хотя не так много, чтобы они серьезно пострадали. Голицин не знал имен или биографических данных кембриджской пятерки. Даже в Москве никто о них не знал, кроме высшего начальства КГБ, некоторых сотрудников, работавших с ними, и кое-кого из политических деятелей. Конечно, что-нибудь непредвиденное все же могло случиться, но я был уверен по крайней мере в одном: и Блант, и Филби сумеют выдержать допросы и не «расколоться».

В Лондоне мы проявляли максимум осторожности. Никто из посольских сотрудников ничего не знал о моей работе с кембриджской пятеркой. Имели, конечно, представление, что я связан с какими-то агентами, но с какими именно, об этом знали только три человека: я, посол и Коровин.

Маклин и Бёрджесс исчезли 25 мая 1951 года. Официально о их местонахождении не сообщалось. После громкой газетной шумихи к концу июня эта тема стала постепенно сходить с первых страниц, на смену ей пришли заключительные аккорды Нюрнбергского процесса, корейская война и октябрьские всеобщие выборы в Великобритании, поднявшие на гребень своей волны к власти консерваторов и семидесятисемилетнего Уинстона Черчилля.

Летом 1952 года советский посол в Соединенном Королевстве Георгий Николаевич Зарубин был отозван в Москву. Меня и мою жену это очень огорчило: Зарубин был для нас как отец и сумел создать в нашей колонии прекрасную атмосферу. Его сменил Андрей Громыко — чиновник совсем другого полета.

Закончив работу с кембриджской пятеркой, я направил свою энергию на работу в пресс-отделе посольства, где принимал различных советских деятелей, приезжавших с визитами в Англию. Однажды меня вызвал поверенный в делах Белохвостиков и в панике сообщил, что вечером в Саутгемптон вместе с другими западными дипломатами должен прибыть Громыко, а он забыл послать кого-нибудь встретить его. Я решил немедленно выехать туда сам. После сумасшедшей езды в посольской машине, проскочив несколько раз на красный свет, мы остановились в порту. Корабль уже стоял у причала, сходни спущены. Официальная зона окружена высокой железной изгородью. Дипломаты различных стран дожидаются своих высокопоставленных гостей внутри зоны. Одного Громыко никто не встречает. Полиция никого больше не пропускает. «А что, разве я не оперативный работник?», — подумал я. Быстро оглянулся — никто не смотрит. Взобрался на забор, спрыгнул вниз и спокойно и благопристойно пошел встречать нового посла России.