Мария Згурская - Николай Амосов

Амосов стал и исследователем, и подопытным одновременно. Кто из прочих людей, да еще с «водителем ритма» сердца, менявшимся несколько раз, способен на такое? Некое обновление пришло, и он опять овладел силой судьбы. Именно плоды эксперимента позволили Николаю Михайловичу в течение нескольких месяцев мысленно пройти по дороге жизни, чтобы запечатлеть ее на бумаге. Так возникла книга воспоминаний «Голоса времен».

В продолжении 2,5–3 лет он чувствовал себя хорошо. Но потом появились одышка и стенокардия. Сердце значительно увеличилось в размерах. Как специалисту академику Амосову было ясно, что у него развивается прогрессирующий порок сердца. От бега и гантелей пришлось отказаться, гимнастику он уменьшил, но в начале 1998 года состояние его здоровья резко ухудшилось, он с трудом мог ходить. Однако работу «за письменным столом» академик продолжал в прежнем темпе: написал две книги и несколько статей.

Требовалась операция, откладывать уже было нельзя. Амосов знал: нужно заменить аортальный клапан и наложить шунты на коронарные артерии. Но таких одновременных операций ни в его институте, ни в Москве, да еще в возрасте после восьмидесяти, не делали. Надеяться было практически не на что.

И вдруг Анатолий Руденко, хирург из амосовской клиники, его ученик, поделился своими впечатлениями о командировке в клинику профессора Керфера вблизи Дюссельдорфа. Оперируют в любом возрасте. Смертность 1–3 %. «Я восхитился, но даже не подумал: „Вот бы мне! – пишет Амосов. – Так далеко. Да и стоит ли?“».

Отправили факс Керферу и через день получили разрешение: приезжайте. 26 мая 1999 года Николай Михайлович оказался в клинике. Обследование выявило тяжелое поражение миокарда, коронарных сосудов, но особенно – аортального клапана. В сопровождении свиты пришел Райнер Керфер. «Вот таким должен быть хирург», – замечает Амосов.

Специализацией клиники была «большая сердечная хирургия». доля стариков растет. Амосов писал: «У меня до сих пор не укладывается в сознании понятие: „Сложная операция на сердце с гарантией в 95–98 %“. Но похоже, что это факт. Да, у нас тоже делают такие операции, но только до 65 лет и со значительными ограничениями по тяжести состояния».

29 мая профессор Керфер вшил академику Амосову биологический искусственный клапан и наложил два аортокоронарных шунта. Гарантия клапану давалась пять лет.

Через три недели Амосов с сопровождавшими его в этой поездке женой и дочерью вернулись домой. Сердце не беспокоило, однако слабость и осложнения еще два месяца удерживали его в квартире. Со дня возвращения он делал легкую гимнастику, а осенью полностью восстановил свои 1000 движений и ходьбу. Не бегал и гантели в руки не брал. «Эксперимент окончен», – написал он в «Заключении» к воспоминаниям. Книгу издали ко дню рождения – в декабре Николаю Михайловичу минуло 85 лет. Кстати, тираж его «Раздумий о здоровье» достиг к этому времени 7 млн экземпляров.

Старость между тем снова догоняла: хотя сердце не беспокоило, но ходил Амосов плохо. Поэтому он решил: нужно продолжить эксперимент. Увеличил гимнастику до 3000 движений, половину – с гантелями. Начал бегать, сначала осторожно, потом все больше, и довел до уровня «первого захода» – 45 минут. И снова, как в первый раз, старость отступила, исчезли одышка и стенокардия. Амосов писал в те дни: «Живу активной жизнью: пользуюсь вниманием общества, даю интервью, пишу статьи. Подключился к Интернету. Занимаюсь наукой: совершенствую „Мировоззрение“ – обдумываю процессы самоорганизации в биологических и социальных системах, механизмы мышления, модели общества, будущее человечества. Мотивом для работы является любопытство и чуть-чуть тщеславия». Все чаще академик Амосов, по его собственным словам, задумывался о будущем человечества.

В последние месяцы жизни Николай Михайлович стал хуже себя чувствовать. Помимо неполадок с сердцем, угнетала шаткость походки. Но работал он неутомимо. Однажды по телефону академик Шалимов, который был его другом и учеником, сказал Николаю Михайловичу, что на свете существует лишь одна серьезная беда – столкновение с онкологическим заболеванием, а остальное излечимо. «Есть еще одна серьезная болезнь – старость», – ответил Амосов. В последний месяц Николай Михайлович признавался, что плохо себя чувствует, придя к грустному выводу: возраст – это порою и болезнь. Возраст не коснулся его ума, он оставался, как и прежде, удивительно ясным и реалистичным.