Татьяна Шмыга - Счастье мне улыбалось

Мне посчастливилось быть знакомой с еще одной удивительной актерской семьей — с Марией Владимировной Мироновой, Александром Семеновичем Менакером и их сыном Андреем. Не могу сказать, что мы с Марией Владимировной были близкими друзьями, но относилась она ко мне как-то особенно тепло, несмотря на то что была женщина с характером, порой резкая. Мария Владимировна рассказывала, что следила за мной давно, еще до нашего знакомства. Однажды, когда я только пришла в театр, она посетила какой-то наш спектакль (мы играли в тот вечер на сцене Зеркального театра сада «Эрмитаж»). Сидела с Григорием Марковичем Яроном, о чем-то разговаривала, и он, увидев меня, проходившую мимо, сказал: «Обратите внимание на эту девочку». Мария Владимировна вспомнила этот случай совсем не для того, чтобы как-то польстить мне — это было ни к чему, потому что я была тогда уже народной артисткой, — а в подтверждение своего ко мне дружеского расположения. И я благодарна ей за это…

Считаю своим везением, что у меня в течение двадцати трех лет рядом был человек, значивший в моей жизни не меньше, чем Варечка значила для Татьяны Митрофановны. И этим счастьем моей жизни была Манечка, моя добрая помощница. Таких, как Варечка и Манечка, сейчас уже не встретишь — эта особая порода людей исчезла вместе с прежним укладом жизни.

Как, по чьей рекомендации пришла ко мне Манечка, точно уже не вспомню. Она долго жила в одной семье, в которой постепенно все уходили из жизни. Осталась одна хозяйка — Анна Николаевна, с которой они тоже были как сестры. Манечка теперь могла подрабатывать в других семьях, приходя туда помогать по хозяйству. Так она оказалась и у нас с Канделаки. И даже когда мы разошлись с Владимиром Аркадьевичем, Манечка продолжала приходить и помогать и ему, и нам с Анатолием Львовичем Кремером.

Эта простая деревенская женщина обладала удивительной деликатностью, особым внутренним тактом. Прожив столько лет рядом с нами, она ни разу не позволила себе остановиться в подъезде около лифтерш или дежурных и посудачить на мой счет. Эти женщины говорили мне: «Какая у вас Манечка! Это чудо какое-то! Никогда ни о ком не сплетничает». Иногда я смотрела на Манечку и думала: «Вот если бы все мы были такими, то жизнь была бы совсем другой. Никто бы не лез ни к кому в душу, никто бы не перемывал друг другу косточки…»

Готовила она не просто хорошо — замечательно. Правда, говорила мне: «Я с вами теряю квалификацию». Дело в том, что Манечка умела печь до сорока разновидностей тортов, пирожных, пирожков. А мне все это нельзя, надо держать форму. Но от ее пирожков с грибами отказаться я не могла: когда Манечка узнала, что моя мама замечательно пекла такие пирожки, которые я очень любила, то стала делать их специально для меня. И я была не в силах устоять перед таким соблазном… Умерла Манечка у себя на родине: поехала на лето в свою деревню в Ярославской области, и там ее не стало… Светлый человек и светлая ей память…

Несмотря на то что я всю жизнь проработала в театре, мои близкие друзья, за редким исключением, не из актерской среды, не из мира искусства. Дело в том, что мне не по душе почти неизбежные среди актеров «закулисные разговоры», суды-пересуды, обсуждение коллег — кто какой, какие они все вместе и каждый в отдельности. Мне это не просто скучно — мне противно, я этого терпеть не могу. Я и в своем театре старалась держаться в стороне от разного рода дрязг. Потому так в жизни и вышло, что у меня среди друзей врачи, ученые, инженеры…

Волшебники из НИИ глазных болезней, из клиники Краснова, где мне сделали несколько операций, — В. Ф. Шмырева и Б. Н. Алексеев. Сначала я оказалась в добрых руках Валерии Федоровны, а потом уже попала к Борису Николаевичу. Я молюсь на этих людей. Мало того что это уникальные специалисты, это врачи от Бога, целители. Борис Николаевич, с виду строгий, сдержанный, на самом деле очень добрый человек. В клинике уже закончится рабочий день, врачи уйдут, а он, сделав утром операцию, обязательно придет навестить больного и вечером. И так в течение всех дней, пока прооперированный находится на излечении. Мы до сих пор поддерживаем добрые отношения, а с Валерией Федоровной мы теперь и соседи — наши окна смотрят друг на друга.

Мама у меня была сердечница, много болела, и мне пришлось часто общаться с врачами. С тех пор я сохраняю дружбу с некоторыми из них. Одна из тех, кто оберегал маму, буквально «вытаскивал» ее из инфарктов, которых у нее было три, — замечательный врач-терапевт Ирина Михайловна Либензон. Еще один мой друг — Майя Сендаровская, заведующая отделением в Институте имени Склифосовского. Мы знакомы вот уже сорок лет, но, несмотря на очень теплые отношения, проверенные временем, мы и по сей день между собой на «вы». И хотя видимся редко, очень близки друг другу. Это не просто дружба людей, это дружба душ, близость сердец. Я могу год не видеть ее, но, если что-то случается, Майя на расстоянии как будто чувствует, что у меня неладно. И когда срочно нужна помощь, в первую очередь кидаешься к ней, к моей Майке, именно к Майке, дорогому мне человеку.