Сергей Марков - Михаил Ульянов

— Русский бы простил? Может, в этом и секрет бед наших?

— Может быть, в том числе и в этом секрет. Не знаю.

— Русский Монте-Кристо — вышло бы гениально… Согласились бы сыграть графа?

— Я актёр.

С моря я в последний раз оглянулся на замок Иф. И понял, что прощаюсь с графом Монте-Кристо. Слишком близко оказался замок от берега (а у Дюма герой плыл, плыл, плыл) — рукой подать.

— Да, так на чём мы прервались? — спросил Ульянов, когда «Мерседес» была на полпути к Марселю.

— На парижских клошарах. Они настоящие были?

— Абсолютно настоящие. Ночевавшие там же, под мостом у Нотр-Дам. Режиссёр Наумов их в ресторане на набережной с видом на Сену потчевал. А мы с Алёшкой Баталовым, пуская слюнки, открывали привезённые из Москвы шпроты, резали на газетке копчёную колбасу…

— Ха-ха-ха! Два народных артиста СССР — зато есть что вспомнить!

— Поселили нас в самом, наверное, дешёвом отеле Латинского квартала с гордым названием «Бонапарт». В номере большая двуспальная кровать, биде и окно, влепляющееся в глухую стену, больше ничего. Содержала гостиницу пожилая семейная пара и их дочь, тоже не первой молодости.

Достали мы из чемоданов привезённую снедь, у меня с собой были домашние пирожки, шанежки, прочие вкусности, ну, думаем, вскипятим чайку, попируем. Включаем кипятильник — вырубается свет на всём этаже. Пойдём ко мне, говорит Баталов, — он жил этажом ниже. Спускаемся, включаем — тот же эффект. Короче, обесточили мы эту гостиничку со своим мощным советским кипятильником напрочь. Спускаемся вниз, силь ву пле, говорим, в языках-то не сильны, мадам, помогите. Дочь хозяев, Мария, некрасивая, измождённая, видать, ночными посетителями, посмотрела на нас двоих с неким странным, загадочным для нас тогда пониманием и с некоей даже почему-то брезгливостью, ушла и вынесла тазик и кувшинчик для подмывания… Попили мы, в общем, чайку.

— Ну а сами съёмки «Бега» в Париже чем запомнились?

— Тем, что мы ходили, снимая в разных точках, где не было видно машин, реклам и другой современности, а ходил я в драных подштанниках…

— Тех самых, в которых к Парамону Ильичу Корзухину пришли? Как сейчас помню знаменитый диалог Парамона с генералом Чарнотой: «Мы с вами пили брудершафт?» — «Да раз встречались, так уж, наверно, пили». — «Вы, кажется, в кальсонах?.. Вы, генерал, так и по Парижу шли, по улицам?» — «Нет, по улице шёл в штанах, а в передней у тебя снял…» В тех самых кальсонах разгуливали по Парижу?

— Тех самых, — ответил Ульянов, терпеливо выслушавший цитату. — И никому в Париже дела до этого не было.

— А ведь в пьесе у Булгакова вообще не было сцены с клошарами под мостом. И мостов никаких, а весь Париж был обозначен Михаилом Афанасьевичем, ни разу, как Пушкин, за рубеж не выезжавшим, скуповато: «Осенний закат в Париже». И всё. Режиссёры, что, придумали клошаров под мостом, чтобы съездить туда и вас вывезти?

Ульянов пожал плечами.

— Предлагаю, Михаил Александрович, продолжить тему в Константинополе, то бишь в Стамбуле. «Бег» — одна из любимых моих картин. Уникальная! В том смысле, что пьеса, на мой взгляд, далеко не «Гамлет», не «Гроза» и не «Дни Турбиных» того же Булгакова…

— Да?

— Но игра актёров, ваша, Евстигнеева, молодого Дворжецкого, поднимает пьесу на шекспировский уровень! Это не лесть, поверьте! Продолжим в Константинополе, обещаете?..

— Посмотрим. Сейчас мы в Марселе, хочу напомнить.

— Наполеон? Скажите, а вообще-то кому первому, вам или Анатолию Эфросу, принадлежала идея поставить «Наполеона Первого»?

— Давай о постановке потом. Здесь, по этим самым улицам не поставленный — реальный Наполеон Бонапарт ходил. Воображай, пользуйся случаем. Рядом с Марселем — Тулон, который он взял, будучи мальчишкой безусым… Сейчас у нас на театре, как говорят, сорокалетний режиссёр считается молодым, начинающим. Да и у вас там, у писателей. А Шолохов ведь к двадцати пяти годам «Тихий Дон» написал, а?

— Гений, ничего не попишешь, — развёл руками я.

— Согласен. И ещё, конечно, Случай — единственный законный царь Вселенной, как он говорил.

— Кто? — удивился я. — Ваш полный тёзка Шолохов? Когда Нобелевскую премию в Стокгольме получал?

— Бонапарт.

Дворец, который выстроил своей Жозефине Наполеон в самом центре Марселя, огромен, роскошен, громоздок, эклектичен, аляповат. Видимо, низкорослый выходец из небогатой семьи островитян, говоривший по-французски с акцентом и писавший с ошибками, «корсиканское чудовище», self made man, как сказали бы заклятые его враги-англичане, сам утверждал проект (в архитектуре не смысля ничего, но обуреваемый страстью обладания Жозефиной и миром).