Сергей Марков - Михаил Ульянов

— И почём продали? — поинтересовался я, вальяжно закуривая. — Между прочим, и в наше время ходили слухи, что можно загнать свой скелет — рублей за двести, кажется.

— Это был спектакль. Комедия. С чёрным юмором. Возьмите мой, говорит один из нас. Нет, говорит другой, мой купите для начала, я в плечах шире, да и ростом повыше. Берите мой, выкрикивает третий, я вообще почти задаром отдаюсь, в интересах науки!.. Позабавили докторов.

Смачный рассказ о квашеной капустке напомнил мне погреб под гаражом. Через полгода после свадьбы, в ноябре 1982-го, когда в квартире на Пушкинской готовились к 55-летию Ульянова, Алла Петровна послала меня в гараж помочь что-то прибить и принести огурцы, капусту, картошку, морковь и что там ещё, «Михаил Александрович скажет». — «Так вы в гараже капусту храните?» — «Ступай!» Немало удивлённый, я отправился. Гараж находился метрах в ста от улицы Горького на задворках здания музея, в котором до октябрьского переворота располагался легендарный Английский клуб. Первым, кого я увидел на пятачке перед тремя добротными кирпичными (не какими-нибудь «ракушками») гаражами, был самый известный и любимый советским народом и правительством цыган Николай Сличенко. Выгнав из гаража свою «Волгу» и поставив в сторонке рядом с пикапом Ульянова, он сгребал лопатой первый мокрый снег. Ответив на его настороженный кивок, я постучал в дверь крайнего слева строения, за которым начинался школьный двор. Ответа не последовало. «Входите, Михаил Александрович там!» — зычно приободрил меня выдающийся цыганский тенор. Я вошёл, но никакого Михаила Александровича там не было. Окликнул — ответа не последовало. Окликнул громче: «Михаил Александрович, вы где?!» — «Здесь», — откуда-то из преисподней донёсся сдавленный голос. «Где здесь?» — «Да здесь я, здесь…» Вглядевшись в полумрак, я заметил в полу полоску света. Она вдруг расширилась, бетонированный пол разверзся — и из-под земли, точно из командного бункера, показалась взъерошенная седеющая голова маршала Жукова. Я опешил. Оказалось, в погребе под гаражом, довольно глубоком и просторном, под тяжестью солений и варений рухнул стеллаж, разбились закатанные на зиму банки.

«Вот же, мать твою ети!..» — горячился Ульянов, вбивая гвозди, то и дело гнувшиеся; надо отметить, что находиться рядом с ним, орудовавшим молотком, тем паче топором, было весьма стрёмно, как тогда выражались. Я взялся ему помогать. «Сами рыли, Михаил Александрович?» — «А кто ж ещё здесь стал бы рыть?» — «Ну, нанятые люди…» — «Нанял было — так один упал в яму пьяный и уснул… У нас наймёшь… Помогали мужики. Но в основном сам копал, конечно». — «Что, прям так?» — «Да нет, не прям. Вечерами копал, после спектаклей». — «Под покровом ночной темноты?» — «Под покровом. Ты ровней держи-то, ровней…» Опасаясь за пальцы, я не мог сдержать улыбки, представляя, что было бы, если б кинозрители узрели своего кумира копающим в ночи погреб под гаражом в центре Москвы.

Впоследствии я частенько шастал в этот погреб, оттаскивая банки с маринованными перцами, помидорами, грибами, яблоками, квашеной капустой — и извлекая запасы для семейных праздничных застолий. Михаил Александрович признался, что погреб его — точь-в-точь такой же, какой вырыли они ещё до войны с отцом в деревне. И содержимое почти то же. Кабанчика разве что не хватает. Этот погреб у улицы Горького, бывшей и будущей Тверской, сослужил добрую службу — особенно в голодные годы возрождения капитализма в России.

…Зазвучали по трансляции песни в исполнении Лидии Руслановой — «Валенки», «По диким степям Забайкалья», «Очаровательные глазки»… Кое-кто из отдыхающих стал подпевать без слов, подтанцовывать.

— Let’s dans? — пригласила вдруг Ульянова на танец американская старуха, вызвавшая у него ассоциации с продажей скелета, — в парике, жутковато оскалив искусственную челюсть и протягивая к нему фаланги пальцев на лучевых и локтевых костях, обтянутых гусиной кожей.

— Иди, Миша, спляши русского, — улыбнулась Алла Петровна. — А то всё строит тебе наша гарна дивчина Оксанка в ресторане глазки… Покажи, на что способен.

Вежливо, как мог, не произнеся ни слова, Михаил Александрович поблагодарил, но от танца отказался.

Кто-то из интуристов раскурил под водочку сигару. Ульянов со сдерживаемым неудовольствием отвернулся от тяжёлого облака дыма.

— А закурить вас никогда не тянет? — спросил я.

— Не тянет… — повисла, как всегда вокруг этой темы, пауза. — С папиросами вот какая история была связана, — сказал он, чтобы заполнить паузу, потому что уходить было ещё рано и неудобно перед пригласившим и подошедшим к нам капитаном. — Если интересно, расскажу.