Владислав Сериков - Договор по совести

Почти через 50 лет оказался я снова в Саратове, где произошла эта история. Пригласили меня саратовские строители поделиться опытом работы. И вот уже поздним вечером, освободившись от дел, не самым отъездом, пошел я искать улицу и дом. жили в те далекие тридцатые годы. Улица называлась Вольской, а номера дома я не помнил. Шёл, оглядываясь по сторонам, и вдруг — наш дом, точно, он! Посмотрел я на окно второго этажа. Высоко! старый — потолки, наверное, под три с полов: метра, да еще с полуподвальным этажом: Так что, по нынешним меркам, отец выпрыгнул за Джеком с третьего этажа. Не каждый решится на это!

Как семенную реликвию храню фотографию, оставшуюся с детства. На ней мы сняты с Джеком. Прожил он у нас 15 лет.

Любовь к животным — это сохранилось у меня на всю жизнь. И когда впервые получил квартиру, у нас сразу же появился ласковый пес Бим.

Одно из ярких детских воспоминаний — купание в ледяной Волге.

Как назвать это — шалостью, лихачеством? Скорее тут было другое: так вырабатывался характер. Не слишком приятно лезть в ледяную воду. Но лезли. Причем не для публики, не напоказ — нас никто и не видел. Просто хотелось проверить себя: смогу ли?

Довоенная Волга не похожа на нынешнюю: извозы, грузчики. Были здесь свои силачи. Слава о них гремела по всей Волге.

Мы часами смотрели, как работали грузчики, но были не только зрителями. Волга — река-труженица, и работали на ней настоящие труженики. Грузчики объединялись в артели — разгружали пароходы и баржи. Иногда и нам, мальчишкам, доверяли носилки, и мы что-то таскали: гравий, песок, другие строительные материалы, а главное, были счастливы, что нам оказывают доверие. Волга и труд на ней притягивали ребятишек как магнит.

Мы росли в атмосфере подвигов. Папанинцы и челюскинцы, Валерий Чкалов и Марина Раскова… Все газеты тогда печатали рассказы о героях. Но воспитывала нас Волга.

Летом ходили черные от загара, случалось, дрались: детство есть детство…

Школа наша была небольшая, в перемену всех отправляли на улицу, чтобы не шумели. Но все-таки, мне думается, у нас было больше свободы, чем у нынешних школьников. Даже зимой, когда мы оставались в помещении, играли, например, в «кавалерию» — садились друг на друга верхом и сшибали «противника». Конечно, от учителей нам доставалось, но тишина в школе никогда не была самоцелью.

Родители нам ничего не запрещали без надобности. И я, мальчишка, был вполне свободным, самостоятельным человеком: ходил, куда хотел, мне доверяли. Мать не боялась, когда я отправлялся ночью на рыбалку. Никакого надсмотра, никакой мелочной опеки и боязни, что улица «затягивает», улица «портит», — полная самостоятельность.

Может, это и помогло мне выработать качества, потребовавшиеся потом во взрослой жизни, когда я стал бригадиром и обязан был принимать самостоятельные решения. Для того чтобы проявлять инициативу и рисковать во взрослой жизни, надо подготовиться к этому в детстве.

Порой, конечно, наше лихачество граничило с бравадой. Мы прыгали весной с льдины на льдину, и однажды при таком прыжке я потерял валенок. Пришел домой — одна нога босая. Валенок потерять — по тем временам чрезвычайное происшествие, но мать лишь укорила меня. Не помню, чтобы в детстве меня ругали и тем более ударили, разве что упрекнут… Верили, что ничего подобного со мной больше не повторится. Разве мог я после этого не оправдать доверия отца и матери!

Материнское воспитание основывалось на интуиции, на крестьянской догадке. Она никогда детей не ругала — добротой достигала большего.

Одевалась мать всегда просто. Вообще потребности ее были более чем скромные. Но очень любила театр. Слушала классические оперы, видела лучшие наши балеты, драмы. Как бы отец ни был занят, но в театр, когда мы жили в Саратове и Сталинграде, они ходили почти каждое воскресенье. К искусству приобщали и нас, детей.

Дома мы семьей обсуждали спектакли и первые советские кинофильмы. До сих пор помню рассказ матери о просмотре «Чапаева». Собрали в зал чапаевцев, и кто-то из бывших военных не выдержал, когда стали стрелять в Чапаева из пулемета: выхватил наган и разрядил в экран всю обойму. Демонстрация картины на время прекратилась.

Жизнь становилась лучше. Во всем чувствовался подъем. Страна постепенно выходила из разрухи, люди верили, что через какое-то время все наладится и мы заживем счастливо. Тридцатые годы, незабываемое время первых пятилеток…

И вдруг в нашей, семье все круто изменилось. Нелепые и трагические обстоятельства прервали мое короткое детство. Но я устоял, не сломился и стойко перенес все жизненные испытания и лишения, выпавшие на мою долю. Пришло время, семье и народу было возвращено честное имя красного командира Пахома Серикова…