Умерла Наталья Осина, когда ей не было и сорока лет, оставив сиротами семерых детей.
Вот только когда Николай протрезвел. Он выл диким зверем. А перед тем, как выносить из дома гроб с телом жены, он встал перед гробом и людьми на колени и дал клятву, что до последнего своего смертного часа в рот спиртного не возьмет ни капли. И слово свое сдержал.
Наташе исполнилось шестнадцать, когда она стала хозяйкой в такой большой семье. Отец только что не молился на нее. Слово Наташи стало в доме законом. А она молоденькая, не совсем еще опытная, взвалила на себя все дела и заботы. И была она очень благодарна своей умной и рукодельной матери, рано научившей ее всему: шить, вязать, вышивать, стирать, убирать, варить, ухаживать за скотиной и огородом. Шутка ли? В семье восемь человек, и о каждом надо позаботиться. А полевые работы? Надо сеять, косить, жать рожь, вязать снопы, молотить, все вовремя убирать. Страшно Наташе. Но, видно, с тех юных лет она познала, а потом часто повторяла пословицу: «Глаза страшат, а руки делают».
Приближалась весна, скоро светлая Пасха. А ребятишки совсем обносились. Во что их нарядить на праздник? Чем они хуже других?
Спит весь дом. Не спит Натанька. Из химического карандаша сделала порошок. А когда утром ушел на работу к купцу отец, она открыла сундучок и достала заветные вещи: три простыни и две наволочки. Как это мама при такой нищете умудрялась собирать копейки и готовить своей любимице приданое? Посмотрела Наташа грустно на эти вещи, прижала на минуту к груди, а потом одну за другой стала окрашивать в светло-фиолетовый цвет, приготовленный из химического карандаша, растворенного в чугуне с водой.
Ах, если бы была швейная машина!
Вручную, где днем, где ночами шила и шила Наташа детям обновы: мальчикам рубашечки, Санятке кофточку, Лизе платьице. А из своей старой кофты — Пашке распашонку.
Всех, как могла, нарядила на Пасху Наташа.
— Где это ты, девка, ситчику-то раздобыла? — спрашивает ее соседка.
— Это не ситчик, тетя Степанида, это мои простыни и наволочки. Прижала соседка Наташу к своей груди, заплакала.
Ах, как хотелось Наташе отдать в школу Степана с Ванюшкой, о которой они так мечтали! Но этому сбыться не удалось, средств едва хватало на еду, хоть отец работал много, никогда не выпивал, а Наташа, не разгибаясь, трудилась дома, на огороде и в поле.
После смерти матери прошло два года. Пошел третий. Вон и Пашка вовсю лопочет, и Лиза подтянулась.
Наташе исполнилось восемнадцать. Любуется отец, как расцвела дочка. Тоненькая уж, правда, но ладненькая, пышноволосая. И лицо не крестьянское, как у Санятки. Городское какое-то, черты лица тонкие. Одеть бы понаряднее, настоящая царевна.
А Наташе хочется на зарянку. Горе горем, но молодость берет свое. Радуются старшие соседки, слыша звонкий голосок певуньи Наташи:
— В отца певунья. Матери-то в сиротстве не до песен было. А Николай голосистый был в молодости и собой пригожий.
Удивлялись люди и порядку в огороде Осиных:
— Глянь-ка, Сергевна, младшие-то Осиных все высыпали на прополку. А ведь Натанька и подзатыльников никому не дает. А слушаются ее с одного слова. И как ей удается?
— Так уж поставила себя девка. Бедовая!
И Наташа радовалась, что отец не стал пропивать деньги, что в поле был хороший урожай, что много вырастили овощей, что все дети здоровы, что весело на зарянке и на душе.
Возвратилась с зарянки. Дома все спят. Тихо кругом, чисто. Легла на свою постель и думает:
— Вот бы сейчас маманька пришла! Так бы за нас порадовалась! Она удивилась бы, что папаня больше не пьет. А завтра, может быть, корова отелится. Хорошо будет ребятишкам с молоком, пей вдоволь!
И уже засыпая, вспомнила, как на нее на зарянке стали засматриваться многие ребята.
А утром к Осиным пришли сваты. Начались обычные разговоры, что у них есть купец — добрый молодец и так далее. Ждут сваты, что им ответит Николай. А тот все молчит. Наконец заговорил:
— Дочь свою я люблю больше жизни, желаю ей счастья. И судьбу свою будет выбирать Наташа моя сама. Вот как она решит, так тому и быть. А пока на этом и расстанемся.
Вечером состоялся разговор отца с дочерью. Николай сказал Наташе, что он не смеет ее удерживать, что рано или поздно она вылетит из родного гнезда, и что парня сватают хорошего, его и мужики хвалят, и мельник ценит за грамотность и честность.
— Да в этом ли дело, папаня? Как же я ребятишек оставлю? Тебя?
— Но ведь Санятке уже шестнадцать. И парнишки подрастают. Да и ты к нам бегать станешь. Парень-то, говорят, тихий, скромный. А ты отчаянная. Думаю, не пропадете.
Читать дальше