Михаил Бейлин - Не был, не состоял, не привлекался

Работой я был доволен, но однажды мне привалила удача. Я участвовал в слушании группового дела в Московском городском суде. Кого-то защищал. Одного из подсудимых защищал знаменитый и уважаемый всеми адвокат Николай Николаевич. Были и еще известные адвокаты. Один из них спросил Николая Николаевича: не взять ли меня в их консультацию? Чем-то ему мое выступление понравилось. Николай Николаевич согласился. Его слова было достаточно, чтобы решили вопрос о моем переводе в престижную консультацию на Большой Дмитровке.

Я сообщил Марку Борисовичу, что хочу перейти. Во-первых, центр, во-вторых, это много ближе к моему дому. Он посоветовал не торопиться, немного подумать. Я не возражал, подумал совсем немного и через день повторил свою просьбу.

После рабочего дня мы ехали с Марком Борисовичем домой на трамвае, от Андроньевской площади до Политехнического музея. Там я обычно продолжал путь троллейбусом. Однако Марк Борисович попросил немного проводить его. По дороге пригласил зайти в какое-то стоячее, но приличное заведение.

Угостил коньяком. Чокнулись, выпили, и он спросил: твердо ли я решил? Я сказал: да. Он улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и согласился. Переход состоялся, и началась новая страничка моей адвокатской работы. Последняя.

– У всех карьера идет снизу вверх, а у меня сверху вниз! – громко сказал Аркадий Львович. Он всегда говорил громко, потому что был глуховат – последствие контузии еще в гражданскую войну. Тогда он, мальчишка по возрасту, командовал эскадроном красных конников. Гражданская война окончилась, и Аркадий появился в Москве, в малиновых галифе, ногастый, носастый, с зычным голосом и неизменным сангвиническим весельем. Он вспомнил о том, что раньше был студентом-юристом и без сопротивления вступил в Московскую коллегию адвокатов. Старорежимные присяжные поверенные и помощники с удовольствием воздержались бы от его приема. Отталкивающе действовали малиновые галифе, но именно они и предопределили прием. Без труда со стороны Аркадия его вдруг вознесли. Он стал юрисконсультом Коминтерна. На работу ездил на машине, хотя жил в двух шагах от работы. Таков порядок, объяснили ему. Дел в судах почти не вел – никто с Коминтерном не судился. Правда, было несколько случаев, но Аркадий уверял, что все дела он выиграл, просто показав роскошное удостоверение.

Так же неожиданно, как он вознесся, Аркадий был низринут. Причина – беспартийность. И стал рядовым адвокатом. На клиентов, не обремененных высших образованием, без осечки действовала привычка Аркадия зычным голосом читать вслух обвинительные заключения, статьи из кодексов и всякие другие кислые плоды юриспруденции. Клиенты внимали и приобщались. А адвокат был доброжелателен, старателен и говорил уверенно.

Аркадий рано ринулся в водоворот любви и вращался в нем с удовольствием и весельем. Не делая разницы между интеллигентками и девками самыми простыми. И ко всем относился с сочувствием, одаривал частицей своего веселья. Он пристал в трамвае к корпулентной женщине с толстой косой вокруг головы. Захлебывался от удовольствия, когда делился впечатлениями о том, как ловко познакомился. А потом долго писал ей какие-то длинные заявления, жалобы и другие юридические бумаги, разумеется, безвозмездно.

Женился он настолько неожиданно для себя, что до конца дней жены, а она была значительно старше его, так и не понял, почему он, собственно, женился.

– Правда, она была красивая, актриса. А тогда праздновали Пасху, и я много дней подряд был пьян.

Жену Аркадий старался не огорчать, хотя она отлично знала, какого поля он ягода. Вечерами, после работы, Аркадий носился с другом, моложе его по возрасту, в поисках приключений. Они путешествовали по Москве, судьба заносила их и на чердаки, и в подвалы. Придя домой, после ужина в ресторане, Аркадий покорно съедал борщ, котлеты и компот – для спокойствия жены.

После ее смерти он вскоре вышел на пенсию и женился на последней своей настоящей любовнице, хорошей женщине с неустроенной семейной жизнью. На этот раз моложе его.

Он отпустил бороденку, обзавелся тростью, так как хромал из-за появившегося тромбофлебита и ходил со своей второй женой под руку. Забыты были чердаки и подвалы.

Когда я встретился с ним, он смеялся, но уже не по-старому. В маленьких глазках с частыми короткими белесоватыми ресницами видна была неожиданная для сангвиника элегическая грусть. Светлая, но грусть. О пролетевшей жизни.