Петр Павленко: Слава

Тимофеев встал, в горле у него запершило.

- Семечек налузгался, - беззастенчиво соврал он, не зная, как совладать с голосом. - Мне бы, конечно, товарищ комиссар, к своему пулемету более всего подходит.

- А вот это не выйдет. Вот уж что не выйдет, то не выйдет, - сказал комиссар. - Вам, как опытному, обстрелянному бойцу, командир роты хочет поручить отделение. Представим вас в младшие командиры, товарищ Тимофеев.

Тимофеев промолчал, потому что голоса все еще не было.

После беседы с комиссаром пообедали, разостлали шинели и прилегли отдохнуть. С темнотой предстояло разойтись по ротам. Тимофеев лег навзничь и долго глядел в небо, рокочущее пулеметными очередями. Настроение у него стало лучше, ровнее. Как стемнело, пришли делегаты связи от рот.

- В первой роте сегодня праздник, - сказал один из них. - Пулеметчик Тимофеев вернулся. Коечку ему застелили, цветы в бутылке "боржом", подарки под подушкой. Как невесте.

- Сейчас в первую роту делегаты трудящиеся пошли, - сказал второй.

- Значит, на митинг, - решил первый.

Новички, назначенные в другие роты, подошли к Тимофееву попрощаться, долго жали его руку и поздравляли. Ему было и хорошо, и все же грустно. За весь день не встретил он ни одного знакомого лица. "Не узнаю я их, что ли?" - думал он. Вечер торопливо переходил в ночь, затихло небо, ослабел рокот орудий, над сумрачными полями заплясал неровный огонь ракет и, как кузнечики, вдали затрещали автоматы. Тимофеев совсем было заснул, а из первой роты все не приходили. Но вот пришли. Разбудили его только в середине ночи.

- Задержались маленько, - загадочно сказал представитель роты. - То да се. А место новое, мы тут всего второй день. Пока обслужишь себя, полдня уйдет.

Что он подразумевал под "обслуживанием себя" было неясно, но никто не переспрашивал.

Первая рота закопалась в землю на южном склоне холмов, окаймлявших долину. Глубокие блиндажи были оборудованы самодельными печками с трубами из стреляных немецких гильз, вправленных одна в другую.

"Молодые-молодые, сущие дети, а дело знают, - улыбнулся Тимофеев". Хозяйственные ребята!"

В овражке за склоном чернел народ.

- Пополнение в составе одиннадцати человек, во главе с дважды раненным пулеметчиком товарищем Тимофеевым, прибыло! - доложил представитель роты.

- Здравствуйте, товарищи! Отвечать вполголоса! - поздоровался командир.

Начался маленький митинг. В этот день был получен первомайский приказ товарища Сталина, и речь зашла о том, как быстрее и лучше выполнить каждому приказ своего главнокомандующего. "Опыт Тимофеева", "пулемет Тимофеева" то и дело слышалось в речах. И хорошо, что совсем стемнело, а то бы не насморкался Тимофеев перед всем честным народом.

Звезды едва проглядывали сквозь грузную темноту неба. Тимофеев никого не узнавал, но десятки заскорузлых бойцовских рук с лаской пожимали его ладонь. Тимофеев почти не слышал того, что говорят. Волнение подавило его слух, его речь, его зрение. Он сидел, полный счастья.

Семья, где его помнили и любили, дом, где он - уважаемый человек, была рядом. Он не был больше ни бобылем, ни безыменным странником. Теперь он знал, что необходим полку и что почет этот оказан ему от чистого сердца.

Он вошел в блиндаж, лег на чистый тюфяк, закурил папиросу из богатого подарка трудящихся Орджоникидзевского края.

- Пулемет-то мой хоть в хороших руках? - спросил он вызывающе. Завтра пойду погляжу, какое с ним обращение. А то и отобрать недолго!

1942