Федор Раскольников - Кронштадт и Питер в 1917 году

— Вот, дайте нам Раскольникова, — потребовали они.

Яков Михайлович сперва не соглашался под тем предлогом, что у меня есть другая ответственная работа, по затем, после недолгого раздумья, уступил, однако с условием, что, пробыв два-три дня в Новгороде, я оттуда поеду в Лугу.

Мне еще нужно было повидать Семена Рошаля, чтобы рассказать ему как об общем политическом положении, так и о его личной участи.

Я прошел в «Кресты». Меня провели в кабинет начальника тюрьмы. В этой должности состоял длинноусый прапорщик, член партии эсеров, которого заключенные недвусмысленно подозревали в хозяйственных злоупотреблениях.

Во всяком случае, несмотря на октябрьские холода, он держал камеры без отопления и кормил тюрьму такой вонючей пищей, один запах которой вызывал тошноту даже у голодного человека.

В этот период начальник тюрьмы, учитывая рост политического влияния большевиков, самым бесстыдным образом заискивал перед нами.

Надев на свое подловатое и плутоватое лицо маску приторной любезности, он вызвал Рошаля в свой кабинет, хотя обычно свидания давались в особой комнате через двойную решетку.

Мало того. Он предупредительно вышел из кабинета, оставив нас наедине. Это, конечно, сильно облегчило мне передачу секретных сведений. Семен казался удрученны м и даже заикнулся о самоубийстве. Было видно, что за эту пару дней он сильно пал духом.

Я посвятил его в партийные дела, ознакомил с последними постановлениями ЦК, поделился своими впечатлениями и наблюдениями, не скрыв от него своей оптимистической оценки будущего. Семен, в духовной жизни которого настроения вообще играли крупную роль, заметно приободрился.

Коснувшись его личной судьбы, я не мог утаить от Семена, что, по всей вероятности, ему придется быть «козлом отпущения», но зато обнадежил его, что пролетарская революция через несколько дней принесет ему освобождение.

Действительно, 25 октября, с первым залпом «Авроры», Семен вышел на свободу и тотчас с головой ушел в кипучую боевую деятельность активного, самоотверженного революционера, которая, к сожалению, вскоре трагически оборвалась расстрелом тов. Рошаля на Румынском фронте.

Из «Крестов» я двинулся в Смольный на заседание бюро Советов Северной области, членом которого я был выбран на заключительном заседании этого съезда.

Перед заседанием ко мне подошел Филипповский, инженер-механик флота, правый эсер, по сравнению с другими членами его партии производивший более приличное впечатление, но не по заслугам неожиданно выдвинувшийся на роль одного из руководителей Петроградского Совета и его исполнительного комитета. Филипповский стал уговаривать меня, как кронштадтца, согласиться на снятие тяжелой артиллерии с форта «Обручев» ввиду того, что стратегические соображения требуют установки этих орудий на морской тыловой позиции.

Я дал отрицательный ответ, сославшись на то, что покушение на частичное разоружение Кронштадта в данный момент приобретает политический характер и не без основания может быть истолковано массами как контреволюционный маневр Временного правительства.

Другие кронштадтцы — И. П. Флеровский и Людмила Сталь — меня горячо поддержали.

Филипповский попробовал возражать.

Покончив этот бесплодный спор, я перешел к столу, где сидели члены Бюро Советов Северной области, — товарищи Крыленко, Бреслав и др. Первым стоял вопрос о выборах президиума Бюро. На должность председателя были выдвинуты две кандидатуры: тов. Крыленко и моя. Но Николай Васильевич категорически отказался, ввиду крайнего обременения работой, и, таким образом, был выбран я. Нам предстояло распределить районы работы между отдельными членами Бюро. Я заявил, что ЦК партии уже командировал меня в Новгород и Лугу — Бюро Советов, со своей стороны, возложило на меня поручения по части советской работы в этих двух городах.

Наше заседание продолжалось очень недолго, и все несложные вопросы, стоявшие на повестке, скоро были исчерпаны.

На следующий день я вместе с младшим Рошалем и другими товарищами выехал в иногороднюю командировку.

В большой тесноте и давке мы доехали до Новгорода и сразу направились в большевистскую коммуну, где жили Михаил Рошаль, Валентинов и другие члены Новгородского комитета. Там я застал: одного солдата-большевика, только что приехавшего из Старой Руссы. Таким образом мне удалось получить сведения о партийной работе как в Новгороде, так и в Старой Руссе.