Песах Амнуэль: "Доверяйся своим парусам…"

Шварцман занимался и тем, и другим с маниакальным упорством. Может, поэтому для аппаратуры по наблюдению быстрой переменности было придумано название МАНИЯ?

Слово это, в принципе, было всего лишь аббревиатурой и означало: "Многоканальный Анализатор Наносекундных Изменений Яркости". Но ведь можно было придумать и другое название, верно? МАНИЯ была не только сокращением, но смыслом работы.

* * *

Что важнее: знать, где мы живем — или как должно жить?

В.Ф.Шварцман, из дневника.

Имя, как утверждают, определяет судьбу. Не только человека, но и придуманных им вещей. Викторий не мог жить, не побеждая. А МАНИЯ…

Конечно, работал Викторий не в одиночку – он руководил группой МАНИЯков, которые дополняли друг друга. Шварцман был теоретиком, мозгом, вдохновителем, он придумал идею, создал новый математический аппарат для обработки высокоскоростных потоков информации. А другие МАНИЯки – Г.Бескин, О.Евсеев, М.Демчук, В.Мансуров – занимались практическими вещами: конструировали аппаратуру, наблюдали (те объекты, на которые указывал Шварцман), обрабатывали наблюдательные данные.

Десять лет Шварцман и его коллеги проводили наблюдения на шестиметровом телескопе. Десятки, сотни подозрительных звездочек были обследованы на предмет обнаружения быстрой переменности блеска. В научных журналах регулярно появлялись статьи, подписанные Шварцманом и его сотрудниками. В резюме каждой статьи можно было прочитать: отнаблюдали такие-то объекты, получены верхние пределы изменений яркости. Иными словами – ничего обнаружить не удалось. Если "ореолы вокруг черных дыр" и существуют, они оказались ниже чувствительности аппаратуры.

Отрицательный результат в науке – тоже результат. Но десять лет одних отрицательных результатов… И всякий раз, начиная цикл наблюдений, надеешься: вот сейчас… И опять – не получается. Год, другой, пятый… Десятый…

* * *

На самом деле все обстоит как раз наоборот.

Средства способны дискредитировать любую цель.

В.Шварцман, из дневника.

Шварцман не был в науке фанатиком и уж, тем более, маньяком. МАНИЯ была красивым словом, говорившим скорее о романтизме исследователей, чем о маниакальной приверженности каким бы то ни было научным догмам.

На горе, на природе хорошо думается и многое придумывается – если, конечно, душу не терзают мысли о том, что опять не получается… не надо было этим заниматься… не по тому пути пошел… не удалась научная жизнь… не удалась жизнь вообще…

К каким мыслям может прийти человек, склонный к депрессиям?..

Когда время от времени, два-три раза в год, Шварцман приезжал в Москву, коллеги удивлялись его неистовой энергии, удивительной работоспособности, оптимизму. Каждый день его пребывания в столице был расписан по минутам, Викторий выступал на семинарах, дискутировал с коллегами из ГАИШа, ИКИ, ФИАНа, ездил к старым знакомым и поражал всех новыми идеями, планами, уверенностью в себе.

Видимой уверенностью. Потом, уже после смерти Виктория, друзья говорили: да, у него были приступы депрессии, но кто же мог подумать… да, он, бывало, говорил о желании уйти, но кто принимал эти слова всерьез?..

И действительно: разве каждый из нас не попадает время от времени в ситуацию, из которой, кажется, нет выхода? Разве не у каждого (ну хорошо, не у каждого – у многих) бывают периоды депрессии? Разве Шварцман не знал, что он подвержен этим приступам? Знал. Все понимал – более чем кто бы то ни было.

Из воспоминаний Юрия Фрейдина, врача-психиатра:

"Витя, действительно, погиб от депрессии. Наблюдая ход его болезни в течение полутора десятков лет, я видел, как депрессивные приступы все меньше поддавались лекарственному воздействию… Сон оставался хрупким, сохранялись периодические колебания настроения и работоспособности. Все это было бы терпимо, если бы обстоятельства, да и сам склад Витиной личности не требовали от него постоянной жизни на верхнем пределе творческих возможностей плюс непременных занятий тем, к чему у него не было подлинной внутренней склонности".

И дальше:

"Дело осложнялось тем, что постепенно переставали действовать лекарства. Витя, с его педантичностью и обстоятельностью, читал медицинские справочники, проводил сеансы расслабления с помощью магнитофонных записей, пытался заниматься йогой, гимнастикой, спортивным бегом, но все это было хорошо, пока не накатывал очередной депрессивный приступ. Тогда выяснялось, что стимуляторы и антидепрессанты не помогают или помогают, но очень медленно и постепенно. Работа стоит. Надо перекладывать ее на плечи сотрудников — а это непривычно и неэтично. К тому же, и это становилось главным, резко обострялось чувство вины, переживание невыполненных обязательств, научного, житейского и морального тупика…