Борис Штивельман - Мой друг Виктор Шварцман

Второй этап состоял в моем погружении в астрономию. Витя разворачивал наблюдательные программы по проблеме SETI (поиску внеземных цивилизаций) и ему хотелось, чтобы я участвовал в этой деятельности. Ах, как трогательно он стремился облегчить вхождение мне, дилетанту, в новую область! Как забавно изобретал ситуации, задания, задачи! Как смешно хвалил за всякую ерунду! Как серьезно огорчался моим промахам!

Была какая-то важная загадка в этом непрестанном интересе большого, признанного ученого к малоспособному, неусидчивому, неазартному, седовласому школяру, и разгадка явно не сводилась к нашей дружбе или к желанию помочь мне приобщиться к научному процессу.

Разгадка мне не давалась. Я усердно учил звездное небо учился работать с каталогами, отбирал объекты для наблюдений... За эти месяцы общей жизни я узнал моего друга так хорошо, как можно знать только себя. Может быть, впервые я осознал, как глубоко сплелись в нем идеи долга перед наукой (или даже шире — перед человечеством) и чувство разочарования в собственных возможностях, самые высокие нравственные идеалы и стыд из-за своего им несоответствия, дерзкие замыслы и ощущение собственной беспомощности.

Ему казалось, что он разрушается. Спады настроения возникали все чаще и они становились все более глубокими. Бывали дни, даже недели, когда он с трудом заставлял себя встать с постели и одеться. «В древней мореходной загадочной цивилизации острова Крит, — рассказывал как-то Вика — существовал обычай, по которому достигшие зрелости мужчины отправлялись на поиски новых земель. Открывшие новые земли возвращались из плавания, чествовались соотечественниками. Потерпевшие неудачу исчезали навсегда. Иногда я кажусь себе моряком. Земли мной не открыты, и из плавания я вернулся целым. Нонсенс. Жизнь потеряла смысл». К моему возмущению, даже бешенству, он то и дело заговаривал об уходе.

Все же таких разговоров было немного. Работоспособность снизилась, но работа шла! Велись наблюдения, публиковались статьи, при думывались новые и новые идеи. Периоды спада сменялись временами активности и напора.

Заканчивалась весна восемьдесят шестого. Мы крутили свою программу. Следующим родом моей деятельности должна была быть шабашка. Мы считали, что летние месяцы мне следует посвящать физическому труду, заработку в помощь семье и созданию — если удастся — финансовых накоплений на случай моего перехода в постоянный штат САО. Забавно, но Вика сам занимался поиском для меня подходящей бригады. Потратил немало времени, даже преуспел в чем-то...

Удивительно напряженными, насыщенными, даже плодотворными были следующие осень и зима (86-87 гг). Вика уговаривал сохранить неопределенность моего статуса еще на год. По предварительным планам, через 12 месяцев я должен был дать ответ себе и своим родным, как будет организована наша дальнейшая жизнь. Запомнился чудесный аргумент из Викиного письма: «Подумай, что за число 12 (месяцев)? А вот 24=1*2*3*4 — четыре факториал!»

Я не раз приезжал к Вите в САО в эту тяжелую зиму. Поразительным был сопутствующий информационный поток: десятки телеграмм, телефонных звонков, писем. Отрабатывались тактика — стратегия, казалось, давно уже создана! т нашего соединения. Уже ясно было, что темой нашего содружества будет SETI. Я с максимальной доступной мне интенсивностью (она вызывала горькие нарекания Шварцмана, привыкшего к другим скоростям) учил астрономию, программирование, читал материалы по SETI, Вика ездил по столицам; в столицах и дома в САО вел переговоры об организации в САО специальной группы по проблемам внеземных цивилизаций; о превращении САО в головное учреждение по проблеме SETI. Вопрос, как будто, состоял только в том, как организационно мне влиться в эту структуру — без имени, без образования и, по существу, без знаний. Нами с Викой были изучены самые удивительные варианты — от метеостанции в Архызе до пуско-наладочного ЭВМ-сервиса в Кисловодске, от группы погружения в английский язык в Москве, до учительской работы в Буково.

К весне 1987 года стало ясно, что оптимальной, а может быть и возможной, явилась бы моя официальная работа в САО. Попытка осуществить этот вариант была намечена на осень.

Я приближаюсь к тому, о чем хотел сказать сначала. Я приближаюсь к развязке, к тому, о чем трудно говорить, писать, думать.

Все же хочется еще рассказать об одном эпизоде этой зимы. О прелестном розыгрыше, который доставил нам обоим немало радости. История началась несколькими годами раньше; мы шли по берегу моря куда-то, беседуя и глазея на солнце, садящееся между мысами Гелен-джикской бухты. Солнце краснело и увеличивалось на глазах. Я стал вдохновенно рассказывать о закате в Фанах, когда солнпе, казалось. распухло вдвое. Мой друг как-то обалдело слушал меня, потом, сверкнув очками, спросил: «Ты в самом деле думаешь, что Солнце увеличивается в размерах на закате?» В ответ я стал излагать твердо усвоенное мной из школы объяснение про линзовый эффект атмосферы. По тому, какие веселые искорки побежали в глазах Вики, я понял, что попал в большой просак. В тот вечер он еще долго топтался на мне, не отказывая себе в удовольствии напоминать о том, сколь примитивно рассуждение, показывающее абсурдность этого утверждения, и о том, что моя ученая степень, видимо, все же предполагает знания школьной физики. «Самое смешное, — никак не мог успокоиться Вика, — это то, как просто получить ответ опытным путем: сфотографируй Солнце в зените и на закате и измерь диск линейкой! Нет, еще проще: вырежь в картонке кружок размером с Солнце на закате (на расстоянии вытянутой руки) и посмотри через него ( и темное стекло) на Солнце в зените. В том-то и фокус, что большинство людей предпочитает верить любым сказкам, вместо того, чтобы порассуждать, или поставить опыт, или, наконец, прочесть страничку учебника...» «Нет, не. любым, — отвечал я, — а строго определенным».