Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

На 350 дворов приходилось 70 лошадей, две с половиной сотни коров и несколько десятков овец, коз и свиней.

Мстёра была подлинно русским уголком. Православные мстеряне аккуратно ходили в церковь, проводили в год четыре крестовых хода. Но Мстёра наполовину была раскольничьей, и в слободе было семь кладбищ, ибо каждая раскольничья секта хоронила умерших отдельно, на своем кладбище.

По субботам и в храмовые дни в слободе устраивались ярмарки. На пристани летом шла бойкая торговля привозимыми с низовых губерний хлебом и рыбой: севрюгой, сазанами, судаками, которые мстеряне закупали большими партиями, а потом развозили, торгуя, по всей округе. Таких торговцев прозвали тут «сазанниками».

Торговцы низовых губерний возвращались домой не порожними, нагружаясь местным строевым лесом, дровами, луком, телегами и прочей деревянной утварью.

На центральной, широкой, в два порядка, Большой Миллионной улице жили в основном «первостатейные», слободчане побогаче. По ней же проходил, с юга на север, Шуйский тракт, с довольно бойким движением.

Проезжие останавливались отдохнуть или поменять лошадей на постоялом дворе Паниловых. Двухэтажный (низ — каменный, верх — деревянный) дом их, с большим двором и конюшнями, стоял на Нижней улице, рядом с Базарной площадью.

От Большой Миллионной высоко в гору поднимались улицы Кузнечная, Вязовая, Успенская, Никольская…

Параллельно Миллионной, чуть выше, шла Сотельная, на которой жил люд победнее, а дома тут стоили не более сотни.

На Вшивой горке жили тягловые крестьяне, а в грязных и запутанных Собачьих переулках — беднота.

Но в целом, как писал потом сам Голышев, мстеряне умели «нажить деньгу», но также они умели и прожить ее разом на пирушке, когда «последняя копейка ребром». Для этого в слободе было два питейных дома, трактир, ренсковый погреб и еще несколько мелких питейных лавочек.

Итак, Голышевы были крепостными. Однако род их старинный и не раз упоминается в древних актах.

В церковных метрических книгах середины прошлого столетия большинство крестьян, не только крепостных, а и казенных, фамилий еще не имели, писались: Иван Петров, отец коего, значит, Петр, Тимофей Кузьмин, Ксения Игнатьева… То есть это еще не фамилии, а то, что стало теперь отчеством. Не было фамилий и у большинства крестьян крепостной Мстёры.

Голышевы же несли свою фамилию из XVII века. В «переписных Владимирских книгах» 1646 года упоминается сторож при одной владимирской церкви «Олешка Емельянов сын Голышев с сыном Гришкою». Неизвестно, приглашены ли были Голышевы во Владимир, учились ли там иконописному мастерству или просто жили. Но в XVIII веке они уже во Мстёре и числятся иконописцами.

Князья Ромодановские, владевшие в то время Мстёрой, выписывали мстёрских иконников к себе в Москву. Среди таких выписанных иконников числится и Голышев. Значит, тогда уже Голышевы были неплохими иконописцами.

В документах XVIII века эта фамилия упоминается довольно часто. В 1732 году Иван Семенов Голышев был отпущен, от февраля до ноября, в «разные города и уезд-ды» «для прокормления иконописным… ремеслом». В последующие годы иконники Голышева ходили «с промен-ными иконами» до Сызрани и Самары, в Коломенский и Московский уезды и туда, где им «прилучитца». С «промен-ными» — значит, с написанными дома иконами, которые они выменивали на старые иконы или другие старинные вещи. Там же, «в ходьбе», они писали иконы и по заказам, а также «поправляли» поврежденные, то есть чинили.

Дед нашего героя Козьма Иванович Голышев числился одним из лучших мастеров иконописи и особенно был мастер по финифти. Он умер задолго до рождения внука, в 1826 году.

Все это Иван Голышев сам потом изучит, проведя многие дни и часы в архивах церквей и монастырей, — исследует историческое прошлое своей Мстёры, поймет незаурядность этого местечка, своего рода и ремесла всех своих предков.

Отец, Александр Кузьмич Голышев, имел «природный ум и некоторую начитанность» — напишет потом в «Воспоминаниях» Иван Голышев. Мать, Татьяна Ивановна, дочь бедного причетчика из глухого селения, была «женщина слабая и бесхарактерная». Она была совсем неграмотна, «находилась под гнетом» мужа и «не имела самостоятельности».

Из раннего детства остались в памяти Вани Голышева теплые руки матери, зыбкий, в цветочках полог над люлькой, ласковая материнская колыбельная и корчащие дурацкие рожицы сестренки Аннушка и Настена.