Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

Плотным кольцом мужики теснились вокруг пятачка, на котором казанские татары выгуливали лошадей. Ваня загляделся на яркие шелковые халаты и расшитые золотом тюбетейки, надетые на бритые головы.

Вдруг толпа расступилась, пропуская фасонистые артели офеней. Впереди первой гоголем вышагивал офеня-хозяин, в поярковой шляпе, в оленьих перчатках. Пазуха его, подпоясанной под живот, суконной чуйки отвисала от денег-ассигнаций. Вслед за хозяином, гуськом, одетая на его манер, только победнее и посерее, франтовато шла его артель приказчиков, с кожаными кисами и мешками серебряных денег на плечах.

Вторую артель возглавлял ферт в длиннополом кафтане, в высоком суконном картузе, набитом пухом, и в опойковых перчатках. Третью — мужик в коротком сюртуке, увешанный ленточками.

Целыми гуртами приезжали офени на Холуйскую ярмарку, занимали табором большую поляну возле постоялого двора и отправлялись спервоначалу покупать лошадей — и подводы. За этим напряженно следила вся ярмарка, ибо по тому, сколько будет продано лошадей и телег, купцы и лавочники прикидывали предстоящую выручку.

Торговцы встречали офеней, как дорогих гостей. Сначала шел расчет за взятый ранее в кредит проданный товар. Потом хозяин усаживал офеню: — Чайку покушайте!

А сам принимался трясти перед ним новым товаром. Офеня куражился. Попивая чаек, небрежно посматривал на демонстрируемые ему шелка, гримасой отвергал одни, небрежным движением руки велел отложить для себя другие, полагаясь на вкусы и заказы покупщиков той местности, в которую офеня ходил много лет сряду.

Отобранный товар лавочник записывал офене кредитом в книгу-счет. Большинство коробейников было неграмотно. На этой почве и случился скандал, которому Ваня Го-лышев стал свидетелем.

Пожилой офеня, тыкая пальцем в крест, поставленный в книге-счете под списком товара, взятого в кредит в прошлом году, уверял хозяина балагана, что похерил долг. Крестом лавочник отмечал обычно неграмотному офене, что долг погашен. Купец доказывал, что крест не настоящий, отпечатался с другой страницы, когда он забыл промокнуть его песком. Офеня же не верил этому, так и ушел от кредитора обиженный.

Но торговцы обычно бывали с офенями обходительны и ласковы, прочий ярмарочный народ — почтительно уважителен, а девицы так и глазки им строили.

Ваня Голышев потолкался среди мелких торгашей, обвешанных связками лука, баранок и вяленой рыбы. Разноцветные рубахи мужиков, нарядные, своим особым узором расшитые девичьи кофты, яркие ленты в косах, веселые лица — все это празднично расцвечивало ярмарку, превращая ее в настоящее народное гулянье.

Самыми выгодными покупателями на ярмарке были приезжие купцы. Тифлисские армяне сторговали сто пятьдесят кусков крашеного миткаля. Елабужские купцы — овчинно-шубные товары, а красноярские телегами увозили вичугские бязи и скатерти, ивановские холстинки и ситцы, покровские ножи, ножницы, а также грабли и ободья для телег, решета и хомуты.

Голышевы снабжали офеней на Холуйской ярмарке картинками и книгами. После завершения торговой операции Александр Кузьмич, по традиции, вел всю артель в трактир и угощал офеней, а купцы побогаче, бывало, и подарочек каждому офене преподнесут.

Хоть чаще всего офеня ходил теперь по России с возом, тележкой или санками, но и ходебщики-коробейники, с лавками-ящиками или холщовыми торбами за плечами, не перевелись. Эти еще глубже рассеивались по России, заглядывая в самые глухие ее уголки.

Шнурки, бусы, ленты, иглы, нательные крестики, помада, духи, два десятка серобумажных дешевых книжек да сверток народных картинок — вот и все содержимое короба офени-мелкоты, и давай бог ноги…

Голышевы возвращались домой порожними, с хорошей выручкой и с гостинцами. Везли чай и голову сахара, Татьяне Ивановне — новый шелковый платок, Аннушке и Нас-тене — кумача на сарафан, а Фелицате и Катеринке — орехов и резных пряников. Ване отец купил для школы новые штаны и рубаху, а для потехи — бенгальские огни. К огненным утехам у отца и сына был особый интерес. В бытность бурмистром Александр Кузьмич устраивал на масленице для мстерян фейерверки. Дома же искры сыпались у Голышевых, почитай, всякий праздник.

В ноябре Ваня пошел в школу. Из-за болезни он начал учиться не с восьми, как другие дети, а с девяти лет. Обучение было самое незавидное: церковная, или славянская азбука, часослов и псалтырь — вот и вся словесность. Кое-как успевали научиться писать гусиными перьями, о грамматике и арифметике и помину не было.