Валерия - И жизнь, и слезы, и любовь

Газарян, конечно, был в восторге. Он пытался нас пристроить на телевидение — связи у него были. Меня даже сняли для передачи «Песня года». Но это был только эпизод.

Кроме желания стать известным, признанным профессионалом, меня мучил вполне конкретный, бюрократический вопрос: получение московской прописки. Наиболее вероятным вариантом был такой: найти нормальную, серьезную работу по специальности, чтобы меня как ценного, незаменимого работника «пригласили» в Москву.

Гелена Марцелиевна познакомила меня со знаменитым конферансье Борисом Сергеевичем Бруновым. Благодаря ему я стала исполнять несколько песен с оркестром театра Эстрады. Я там была на хорошем счету. У меня до сих пор хранится афиша: «Выступает оркестр театра Эстрады. Солистка Алла Перфилова».

Композитор Марианна Шепф написала для меня песню. С помощью ее мужа Дмитрия Гафина (он брат банкира Александра Гафина) мне сняли первый в моей жизни клип. Это было наивное, абсолютно любительское видео. Клип на телевидение не взяли. Я продолжала исполнять песню Марианны Шепф с оркестром театра Эстрады.

Я на сцене бара «Таганка-Блюз». Это мой первый день работы в таком престижном месте в самом центре Москвы — на Таганке. Я толком еще не подготовила приличествующий месту репертуар. В моем активе — три композиции, которые я сочла наиболее подходящими.

Распущенные волосы. Обычные брюки и свитер. Знаю: столичный концертный наряд мне не потянуть. А самопал типа того, в чем я вышла на сцену в Юрмале, даже для бара не годится.

Я исполнила три песни. Ко мне подошел молодой человек. Спросил:

— Какую музыку вы любите?

— Джаз, — ответила я.

— Понятно, — ухмыльнулся он.

Это был Шуйский. Я училась на четвертом курсе. Мне был двадцать один год. Шел декабрь 1989 года.

Шуйский утверждает: без него я так и осталась бы на всю жизнь ресторанной дивой. Я полагаю иначе. Думаю, не он, так какой-нибудь другой продюсер обязательно бы меня заметил.

Как мы с Лёнькой жили в тот год до того, как устроились в бар на Таганке? Мы переехали из комнаты, где нас обокрали, в съемную квартиру у Речного вокзала. Материально было непросто. Нужно было платить за жилье. А мы с Лёней как раз ушли из очередного ансамбля. На жизнь оставалось буквально шестьдесят рублей в месяц. Из этой суммы мы пытались еще что-то откладывать на черный день! Мои родители и тут нас не бросили — присылали каждый месяц хоть чуть-чуть. Ярошевские были гораздо состоятельнее, чем мои родители, но они почему-то никогда нам не помогали. А мои старались хоть немного выкроить из своего учительского бюджета!

Мы сидели на одной капусте. Временами мне казалось: скоро у меня вырастут большие заячьи ушки и короткий пушистый хвостик. В те дни я достигла невероятного мастерства в приготовлении блюд из капусты. Наверное, мне стоило открыть мастер-класс и обучать хозяек тушить капусту, жарить капусту, делать из нее котлеты, оладьи и салаты.

Несмотря на мои все более изощренные вариации на тему капусты и хлеба, мы с Лёнькой были счастливы, полны надежд, с уверенностью смотрели вперед. Все было хорошо.

Коллектив, с которым мы работали еще в Саратове, постепенно перебрался в Москву. Теперь мы с ними вместе давали концерты на стадионах в составе больших сборных программ. С нами вместе выступали многие исполнители, которые позже стали известны. А тогда все, как и мы с моим мужем, хотели как-то зацепиться в Москве. Работали там, куда удавалось устроиться…

У музыкантов хорошо развито сарафанное радио. Кто-то мне сообщил: хозяева бара «Таганка-Блюз» ищут певицу. Я пришла на прослушивание. Спела несколько песен. Ко мне подошел пузатый директор заведения (у него и фамилия была соответствующая — Бочкин) и сказал, что я им подхожу. Я, как обычно, выпалила:

— Мой муж хороший клавишник. Может, он тоже будет здесь работать?

— А почему бы и нет, если хороший? Пусть работает…

— А у нас еще бас-гитарист есть, барабанщик и гитарист, тоже хорошие…

— У нас есть вакансия только для басиста. В общем, вы втроем оставайтесь, а об остальных не может быть и речи.

«Паровозиком» в нашем тандеме была я.

Несмотря на то что музыка нас с Лёнькой связала, я чувствовала: между нами растет трещина. Это ощущение появилось до того, как на горизонте замаячил Шуйский.

Мне вдруг стало неинтересно с Лёней. При этом, подчеркиваю, отношения к нему как человеку я не изменила. Думаю, причиной нашего отчуждения было то, что у нас оказались абсолютно разные понятия о темпе жизни. Я — человек организованный и целеустремленный. Ни секунды не сижу на месте. Я все время куда-то бежала — искала работу и для себя, и для него. Хваталась за любые подработки и халтуры. А Лёнька — он как удобная такая подушечка: всегда рядом и все вроде так уютно и замечательно.