Михал Гедройц - По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России

Дети наших работников начинали свое образование в деревенской школе в Лобзове, а потом шли в начальную школу в Деречине. Духовные потребности господского дома обслуживались двумя приходами Деречина, православным и католическим. Наше общество было многоязычным, что можно увидеть на моем собственном примере: подрастая, я одновременнно учился разговаривать на польском, французском и белорусском.

По логике, спасение Лобзова и Котчина, как его задумали и реализовали мои родители, должно было лечь непосильной ношей на фермы, поскольку изначально поместье было рассчитано на более крупную собственность. И тем не менее, при моих родителях Лобзов не только пережил кризис начала 1930-х годов, но к концу десятилетия наметился определенный прогресс и даже удалось несколько раз вложить в различные начинания прибыль. Эти поразительные успехи были достигнуты за счет жесткого бухгалтерского учета, перевода на лобзовские счета некоторых личных средств отца и последовательного отказа от излишеств.

Главной задачей родителей было восстановить доверие между поместьем и его белорусскими соседями — деревнями Лобзовом и Котчином. Когда невероятных размеров долг был выплачен, отношения наладились, и обе стороны искали более тесного взаимовыгодного сотрудничества. Самым грандиозным совместным проектом был молочный кооператив, который в конце 1930-х годов совместно основали Лобзов и две ближайшие деревни. Поместье поставляло оборудование, а деревни — рабочую силу и помещение.

Кроме того, Тадзио с готовностью выступал в качестве консультанта. Деревенским старейшинам сообщили, что поместье готово одалживать сельскохозяйственную технику (бесплатно). Мать вспоминала долгие беседы Тадзио с представителями деревни, проходившие за столом на террасе господского дома, на которых обсуждались и согласовывались эти вопросы. Взаимное доверие и дружеские отношения между поместьем и деревнями еще упрочились, когда отец стал местным мировым судьей — он занимал эту должность с 1929 по 1932 год. Противоборствующие стороны вскоре обнаружили, что «их судья», как его стали называть в деревне, предпочитал достигать мировой, а не вершить суд. Со временем этого помещика — мирового судью признали другом общества.

Присутствие тетушек Полюбиньских — наследниц разоренных остатков поместий Лобзова и Котчина, которые и передали их моим родителям в 1926 году — украшало лобзовскую жизнь. Тетя Хелена умерла здесь же через несколько дней после моего рождения, в январе 1929 года, и я ее совсем не знал. Все говорили о ней как об общительном, открытом человеке и вспоминали, что она была совершенно не в состоянии управлять делами. Тетя Марыня, напротив, дожила до 1930-х годов и была моим лучшим другом детства.

Она была младшей из сестер, миниатюрной и хрупкой; ноги слушались ее не очень хорошо, и ей было трудно передвигаться без палки, а руки у нее все время дрожали. Но она была очень красива, с ясными голубыми глазами и скульптурными чертами лица, казалось, неподвластными времени. А внутри нее жил вечный подросток, жаждущий предложить дружбу ее четырехлетнему крестнику.

Причину инвалидности тети Марыни мне объяснили позже. Родителями сестер были двоюродные брат и сестра, наследники Лобзова и Котчина соответственно. По-видимому, родители настаивали на этом союзе, хотя и любовь между ними была. От Ватикана было получено особое разрешение на том основании, что они уже ожидали ребенка. (Моя мать упорно настаивала, что ребенка не было: Полюбиньские никогда бы этого не позволили. Но, по-видимому, их принципы были достаточно гибкими, чтобы позволить им прибегнуть к небольшому шантажу, основанному на лжи.) Тетя Марыня расплачивалась за брак между близкими родственниками. Спешу добавить, что отец был связан с Полюбиньскими через предыдущее поколение, а мать приходилась тетушкам внучатой племянницей. Именование «тетя Марыня» имело своей целью избежать нудной точности. В действительности она приходилась мне двоюродной прабабушкой.

Марыня родилась в конце 1840-х годов. Сейчас, когда я пишу эти строки, я думаю о том, что она на несколько лет пересеклась с моим отважным родственником Иосифом (Этьеном-Франсуа-Ксавьером) Гедройцем, Adjudant Commandant (адъютантом) наполеоновского штаба. На поле Ватерлоо император присвоил ему чин бригадного генерала. По понятным причинам это повышение не имело хода, и кузен Иосиф, которого русские тем временем лишили собственности в Литве, был обречен существовать в Париже всего лишь на полковничью пенсию. Он родился в 1787 году, и таким образом, тетя Марыня стала мостиком между мной и людьми, жившими аж в XVIII веке.