Джавахарлал Неру - Открытие Индии

Даже моя, казалось бы, совершенно бездеятельная жизнь в тюрьме каким-то образом, мыслями и чувствами, связана с предстоящей или воображаемой деятельностью, и благодаря этому она наполняется для меня определенным содержанием. Без этого была бы лишь пустота, в которой существование стало бы невыносимым. Когда я лишен возможности активно действовать, я ищу такого подхода к прошлому и к истории. Поскольку мой личный опыт часто связан с историческими событиями, а порой я даже в какой-то мере, в сфере своей собственной деятельности, оказывал известное влияние на события такого рода, мне было нетрудно представить себе историю в виде живого процесса, с которым я мог себя до некоторой степени связать.

Я обратился к истории поздно, но и тогда я пришел к ней не обычной прямой дорогой, через изучение множества фактов и дат и извлечение из них выводов и заключений, никак не связанных с собственным моим жизненным путем. Пока я поступал так, история мало что значила для меня. Еще меньший интерес я питал к сверхъестественному или к проблемам потусторонней жизни. Наука и проблемы сегодняшнего дня, нашей сегодняшней жизни интересовали меня гораздо больше.

Некая смесь- мыслей, эмоций и порывов, лишь смутно осознававшихся мною, побуждала меня к действию; действие же, в свою очередь, вновь рождало у меня мысль и желание понять настоящее. Корни этого настоящего лежали в прошлом, и это заставляло меня отправляться с поисками в прошлое, вечно ища в нем ключ к пониманию настоящего, если такой ключ вообще существовал. Настоящее никогда не переставало довлеть надо мною, даже тогда, когда я весь отдавался размышлениям о событиях прошлого и о далеких, живших давным-давно людях, забывая, где я и кто я. Если иногда мне казалось, что сам я принадлежу прошлому, я чувствовал также, что и все прошлое принадлежит мне в настоящем. Прошлая история сливалась с современной историей: она становилась живой реальностью, возбуждающей чувства боли и радости.

Если прошлое имело тенденцию превращаться в настоящее, то и настоящее иногда как бы отступало в далекое прошлое, принимая его застывший, неподвижный облик. В самый разгар напряженной деятельности возникало вдруг такое ощущение, будто имеешь дело с каким-то событием прошлого и начинаешь рассматривать его, так сказать, в ретроспективном аспекте.

Именно это стремление раскрыть прошлое в его отношении к настоящему и побудило меня двенадцать лет назад написать книгу «Glimpses of World History» 1 1 «Glimpses of World History», Lindsay Drummond Ltd., London. в форме писем к моей дочери. Я писал довольно поверхностно и как только мог просто, ибо я обращался к девочке-подростку, но в моих письмах мною руководили жажда и искание открытий. Все м'ое существо было проникнуто духом приключений, и я жил последовательно в разных веках и эпохах, в окружении людей далекого прошлого. В тюрьме я располагал досугом, у меня не было ощущения спешки, необходимости выполнить работу в определенный срок, и я предоставлял своим мыслям блуждать или задерживаться какое-то время на одном предмете, в зависимости от моего настроения, позволял впечатлениям отложиться и облекать в живую плоть иссохшие кости прошлого.

Подобные же искания, хотя и ограниченные на этот раз недавним прошлым и более близкими мне людьми, побудили меня впоследствии написать автобиографию.

Я, повидимому, сильно изменился за эти двенадцать лет. Я стал более склонен к размышлениям. Появилась, пожалуй, несколько большая уравновешенность, некоторое чувство отрешенности, большее душевное спокойствие. На меня уже не действует в такой мере, как раньше, трагедия или то, что я считал трагедией. Хотя масштабы трагедии стали гораздо значительнее, вызываемые ею смятение и волнение не так сильны и продолжительны, как прежде. Говорит ли это, спрашивал я себя, о появлении духа покорности или же об очерствении души? Быть может, в этом сказывается всего лишь возраст, ослабление жизненной энергии и страсти? Или же это результат длительного пребывания в тюрьмах и того, что жизнь медленно угасает, а мысли, почти не останавливаясь, проносятся в мозгу, оставляя только легкий, быстро исчезающий след? Измученный рассудок ищет каких-то путей избавления, чувства от частых ударов притупляются, и вам начинает казаться, что слишком много зла и несчастий омрачает мир и, если их будет немногим больше или меньше, это не будет иметь особого значения. Нам остается только одно, и этого никто не может у нас отнять,— действовать мужественно, с достоинством и твердо придерживаться идеалов, которые составляют смысл жизни; но это не путь профессионального политика.