Евгений Пинаев - Арлекин

- Бывали в Лондоне? - заинтересовался О'Греди.

- Однажды. В качестве практиканта, когда заканчивал институт водного транспорта в Ленинграде.

- Значит, вы из "купцов"... - О'Греди был разочарован.

- У меня звание капитан-лейтенанта, - пожал плечами гость, - но вы правы. Я офицер военного времени.

Вестовой принес чай, разлил в чашки, снял салфетку с горки сандвичей и бесшумно исчез. О'Греди закурил - извинился, предложил сахар. Дождавшись, когда Арлекин сделает глоток, сам отхлебнул из чашки и снова взялся за сигарету.

- Воевали на суше? - Командир фрегата походил сейчас на любопытного мальчишку. Даже уши покраснели. Это был какой-то новый О'Греди, способный улыбаться с оттенком вины: - Для меня не морские бои - что-то немыслимое, а уж в России тем более. Послушать наших мудрецов - Советы выдохлись и вот-вот начнут агонизировать, хотя реальные факты говорят иное.

- Конечно, проще слушать берлинские барабаны. Нам и сейчас нелегко, но ваши "мудрецы" не хотят взглянуть в корень. - Отхлебнул остывшего чая, задумался. - Да, я воевал и на суше...

Меньше всего хотелось ему что-то вспоминать, о чем-то рассказывать, даже этому симпатичному офицеру. Можно, конечно, отделаться общими фразами, но если рыжий моряк искренен, а это - несомненно, то представляется единственная возможность отблагодарить хозяина за спасение и удовлетворить его желание узнать как можно больше о нашей войне. Нельзя сфальшивить, необходимы точные и честные слова, чтобы он все УВИДЕЛ И ПОНЯЛ.

Начал через пень-колоду, но постепенно увлекся.

Пережитое оживало в неожиданных деталях, которые, оказывается, с готовностью подсовывала память, сохранившая, черт возьми, мельчайшие и страшные подробности, которые, в сущности, хотелось бы поскорее забыть. Два года с лишним идет война... В далекой Атлантике, на борту чужого фрегата, он, может быть, впервые понял и осознал истинную величину жертв, выпавших на долю родины, цену крови, пролитой людьми не только во имя ее, но и для спасения всех народов.

- А Маскем стал контр-адмиралом... - О'Греди чиркнул зажигалкой, выругался и глубоко затянулся дымом. - Аристократ и джентльмен, и выглядеть хочет соответствующим образом, а сам!.. Не удалось вас шлепнуть, решил избавиться иначе. Вы его крепко уязвили чем-то. Да-да! Маскем, как всякое ничтожество, злопамятен и щелчков по носу не прощает. Могу с уверенностью сказать, дорогой Арлекин, что ваша смерть была запланирована коммодором. Да-да-да! Она таилась в самой идее леерной переправы, а рывок крейсера был предусмотрен и рассчитан. Ведь акустики доложили о появлении субмарин до того, как мы пошли на сближение с "Абердином", чтобы принять вас к себе на борт. Хорошо, что я был начеку и успел уравнять ход.

- Ну... Мой случай - частность. Маскемы, как сказал наш Верховный, приходят и уходят, а мы с вами остаемся. Поэтому, сэр, еще раз благодарю от всей души: проснулся бы я, если б не "Черуэлл"? Вряд ли.

- Н-да... Спали вы на редкость крепко! - рассмеялся О'Греди. - Да-да! Наверное, фаталист и верите в судьбу?

- Как вам сказать... Судьба - индейка. Надеюсь, моя - не рождественская, обреченная под нож.

Сэр! ("Ого!" - даже брови приподнялись у Арлекина.) Забудьте о моем предложении стать рулевым фрегата.

- Нет, отчего же...

- Все! Отныне вы - гость "Черуэлла". Да-да-да!

Слова эти были произнесены за несколько секунд до боевой тревоги, но, заслышав колокола громкого боя. вскочили оба.

..На "веранде" привычнее, потому что - в стороне. Знал, как нервирует командиров присутствие постороннего человека. А на боевом корабле посторонний в рубке вообще недопустим. Тем более во время боя. Выскакивая из каюты, О'Греди крикнул ему: "Можете находиться где хотите, помогайте, как можете, только не мешайте!" Фраза, очевидно, претендовала на юмор, но Арлекин шутки не принял - решил и в самом деле не мешать экипажу. И чтоб не путаться под ногами, однако ж верный правилу - во время боя удерживать, елико возможно, в поле зрения море и небо, занял место на левом крыле мостика.

Горбатый силуэт "эрликона" и неподвижные фигуры пушкарей напоминают принюхивающегося комара: опущенные стволы - нетерпеливое жало. Подрагивает, предвкушая жертву. Но врага скрывает осенняя ночь. Океан угадывается по скользяще-неуловимым бликам, а они гаснут быстрее, чем глаз успевает разглядеть беспокойное кружево: мерцает тьма, рябит крапчатая глубина, и каждый всплеск - тревога; среди неясных сгустков синевы еле виден зеленоватый пунктир, обрамляющий треугольник носовой палубы, и только он, более заметный у форштевня, говорит о движении, так как фрегат еле ползет. Внутри треугольника слегка различимы и "хеджехог", и "primary armament" стволы главного калибра задраны на предельное возвышение, но едва ли вступят в дело: субмарина, нащупанная акустиками, совсем близко, и если не случится какая-то неожиданность, обойдутся бомбометами и глубинными бомбами.