Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

Психический склад Андерсена был другой предпосылкой для создания сказок. Уже одна его необузданная фантазия делала сказочную форму более естественной для него, чем роман или драму. В этих двух жанрах необходимо учитывать реальное правдоподобие событий. Но в сказках может происходить очень многое, неправдоподобное становиться правдоподобным; здесь есть своя логика событий, но больше простора для фантазии.

К этому добавляется то, что писатель от рождения был наделен впечатлительностью, которая заставляла его воспринимать окружение гораздо интенсивнее, чем других. Он был как бы пленником того, что видел, и среди явлений окружающего мира забывал про себя. Животные, большие и маленькие, становились для него думающими, рассуждающими личностями, и даже так называемые неживые предметы получали индивидуальную жизнь. В 1843 году он писал Ингеману: «У меня масса материала [для сказок], больше, чем для любого другого вида творчества; иногда мне кажется, будто каждый забор, каждый маленький цветок говорит: „Взгляни на меня, и тебе откроется история всей моей жизни!“ И стоит мне так сделать, как у меня готов рассказ о любом из них!» Совершенно естественно, что животные, цветы или игрушки в сказках представляют собой живые индивидуальности, ведь такими он воспринимал их в действительности. Когда он сочинял, наблюдения природы сочетались с человеческим опытом, и в результате получались животные, насекомые, растения и предметы — с человеческими чертами. Навозный жук только снаружи навозный жук, внутри он человек.

Однако не меньшее значение имело душевное богатство Андерсена. Он сохранил детскую непосредственность в реакциях и детскую близость с окружающим миром (многим детям вещи кажутся живыми существами) — в то же время он обладал здравомыслием взрослого. Именно эта двойственность разума помогла ему писать сразу и для детей и для взрослых. Он был на «ты» с оловянным солдатиком так же легко, как любой ребенок, а его жизненный опыт обогатил бы любого взрослого.

И наконец, третья предпосылка: своеобразие, или, если угодно, ограниченность его писательского дарования. Как уже говорилось, Андерсену трудно давались крупные композиции или более подробное и многостороннее описание характеров. Его сила была в коротком эскизе человека, изысканных репликах, быстром наброске ситуации. Сказка словно создана для его таланта к малым формам. Жанр не допускал многословия и в то же время предоставлял свободу, и писатель мог как угодно использовать свои бесчисленные разбросанные наблюдения природы и людей или в виде небольшой типажной зарисовки, или брошенного мимоходом замечания от собственного имени. Он мог непринужденно перескакивать из мира животных в мир людей, от рассказа для детей в рассуждения для взрослых, от серьезности к шутке, и наоборот.

Таким образом, сказка стала самым непосредственным выражением его экспансивного и капризного темперамента. Здесь он чувствовал себя на месте в поэтическом смысле, и, возможно, этим объясняется тот странный факт, что в сказках он так усиленно заботился о форме. В них нельзя найти случайности или небрежности, которые часто отмечают его лирику и пьесы. И в то время, как он, по замечаниям театральных цензоров, неоднократно переделывал свои пьесы, никто не мог бы подсказать ему, как нужно писать сказки. Это он знал сам. Он шлифовал язык и обуздывал фантазию. В самых сверхъестественных событиях всегда есть строгая мера и четкая последовательность. Насколько безжалостен он был к себе, видно по сохранившемуся первому черновику «Пастушки и трубочиста». Фантазия в нем переходит все границы; но Андерсен уверенным инстинктом несколько приглушил рассказ. И он стал совершенным. Не осталось ни одной невзвешенной фразы. Ни одной сказки Андерсен не посылал в печать, не убедившись, что ее невозможно сделать лучше.

Глубина восприятия и точность выражения — отличительные признаки его сказок.

Всю жизнь Андерсен был невероятно поглощен собой. Это случается со многими людьми, в том числе и с творческими личностями, которые считают себя необыкновенными и хотели бы, чтобы окружающие принимали их с восторгом. Но жизнь Андерсена сложилась так, что должна была довести самоуглубленность до крайности. Его особый дар и необычный характер, которые еще в детстве изолировали его от товарищей, а также неизбежные трудности в приспособлении к классу буржуазии, куда он первоначально не относился, вынуждали его к беспрестанным размышлениям о себе и своих отношениях с окружающим миром. Прямодушная общительность не давала ему покоя, пока он не посвящал других людей в свои наблюдения по этому поводу, и он использовал любую возможность, чтобы устно или письменно рассказать о своем удивительном жизненном пути, который, по его мнению, объяснял, почему он такой, как он есть.