Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

Не удивительно, что у него больше не было ни воли к жизни, ни хорошего настроения. Еще в 1860 году он пережил долгий период тоски и отвращения к жизни. По мере того как он слабел, подавленное состояние ухудшалось. Ему все труднее и труднее давалось самообладание. Приступы рыданий наступали чаще, он становился все более раздражительным и несносным в обществе, и сам это знал. Он был как бы свидетелем собственного физического и психического разложения, но все же относился к себе с некоторой иронией. В 1873 году он как-то записал в дневнике: «Приходили двое моих врачей, Коллин и Хорнеман, я сидел между ними, как Йеппе сидит между двумя докторами, которые щупают его пульс».

Можно было ожидать, что нарастающая слабость остановит его литературное творчество, и действительно он в то время часто жаловался, что муза его покинула. Тем не менее среди несомненного упадка у него бывали периоды прилива неистощимой энергии, и он снова писал. Насколько ясен был его ум, видно по тому, что в последние годы жизни он создал такие сильные и оригинальные сказки, как «Дриада» и «Великий морской змей», и повесть «Счастливчик Пер». Еще весной 1875 года он писал стихи, в которых чувствуется печать гения, например «Высказывания некоего юноши о погоде» или «Исповедь ребенка».

Но это были последние вспышки жизненной силы. Над ним уже витала тень смерти. К его прочим мучениям еще раньше добавились боли в желудке, одышка и бессонница. Упадок сил временами не позволял ему дойти из своей квартиры в Нюхавне до Новой Королевской площади. В театр ходить он уже не мог. Он страдал раком печени, и каждому было ясно, к чему это ведет. День семидесятилетия 2 апреля 1875 года принес ему бесконечное количество поздравлений со всей страны и из-за границы, цветы, телеграммы, депутации, а семья Мельхиоров устроила в его честь торжественный обед, которому он очень порадовался, но вынес с трудом. Еще в мае он лелеял планы поехать на Ривьеру, но, к счастью, из этого ничего не вышло. К концу июня он так ослаб, что его пришлось перевезти к Мельхиорам в «Тишину». Его положение было безнадежно. Девятнадцатого июня у него не хватило сил сделать запись в дневнике, еще через месяц он даже не мог диктовать фру Мельхиор.

Смерть наступила 4 августа. В последние дни у него не было болей, и под конец он тихо и незаметно впал в бессознательное состояние. В тот же день фру Мельхиор написала своей дочери: «Для меня это огромное, благословенное облегчение, что он умер здесь, а не среди чужих людей; ни за что на свете не хотела бы я быть избавленной от неизбежных горестей и забот; последуй я многочисленным услужливым добрым советам, которые мне постоянно давали в отношении больницы и тому подобного, я бы никогда не простила себе, что отослала его отсюда».

Сам Андерсен в последние дни был весел, спокоен и полон благодарности за любовь и заботу, оказанную ему в доме, который на закате жизни стал для него родным.

Заупокойная служба состоялась 11 августа в соборе Богоматери при участии огромного числа людей и со всеми официальными почестями. Они как в зеркале отразили положение писателя при жизни. За гробом не шло ни одного родственника, поскольку их у него не было. Но зато в церкви рядом с гробом сидели король, кронпринц и ближайшие друзья, а кроме того, целый ряд иностранных послов, датские министры и депутации от муниципалитетов Оденсе и Копенгагена. На хорах стояли студенты со знаменами, вдоль стен — представители множества союзов и обществ. Друзья вынесли гроб из церкви, сразу за ними со знаменами шли студенты. Его не оплакивали родственники. Оплакивала вся Дания. В порту на рейде корабли приспустили флаги.

Андерсен оставил после себя немного наличных денег. Его скромное имущество пошло в наследство друзьям или было продано с аукциона. Некоторые его личные вещи можно увидеть в музее в Оденсе, например кровать, шляпу, верный баул и канат, который он в старости всегда возил с собой, чтобы спуститься в окно, если в гостинице случится пожар. Некоторые книги и альбомы попали в Королевскую библиотеку, где хранятся по сей день.

Из накопленного капитала (чуть больше 56 тысяч крон, что соответствует нескольким сотням тысяч в наши дни) часть разошлась по различным завещательным распоряжениям, а остальное получил Эдвард Коллин как основной наследник. Кстати, по тем временам это было не такое уж маленькое состояние, но оно было бы во много раз больше, живи Андерсен в более крупной стране и несколько позднее. Когда Диккенс однажды спросил его, какой гонорар заплатил ему датский издатель за «Импровизатора», Андерсен ответил: «19 фунтов стерлингов». «За лист?»— переспросил Диккенс. «Нет, за всю книгу». Диккенс потерял дар речи от изумления: «Боже мой! Ни за что бы не поверил, если бы не услышал от вас лично».