Рут Вернер - Соня рапортует

Только когда я сказала ему, что все можно устроить очень быстро, он начал обрисовывать свое положение.

Путь через Италию закрыт, но связь с Центром нужна ему как можно скорее. С начала войны он лишен контактов, и важные донесения лежат без толку. Наверняка у Центра были основания прервать связь, но для него это катастрофа. Его передатчик вышел из строя, а радиста нет.

Теперь и я ответила ему без обиняков: возможности для связи есть, я предложу Центру предоставить их в его распоряжение, пока мы не найдем каких-то иных путей.

Вот так я познакомилась с товарищем Шандором Радо, который уже девятнадцати лет от роду был политкомиссаром в венгерской Красной армии и чью жизнь целиком заполняли две страсти: активная коммунистическая деятельность и одержимость наукой, а именно картографией. Его картографическое «Гео-прессбюро» в Женеве было превосходной «крышей». Впрочем, сам товарищ Радо гораздо лучше описывает все это в своей книге, изданной в Венгрии, ГДР, а также в Советском Союзе [32] Ш. Радо. Под псевдонимом Дора. Воспоминания советского разведчика. М., Воениздат, 1978. — Прим. ред. .

Во время моего следующего визита я познакомилась и с женой Радо, немецкой коммунисткой, с которой мы сразу сблизились. Лени, в отличие от Альберта, была темпераментной, остроумной и общительной, насколько это позволяла конспирация. У нее были сыновья, десяти и четырнадцати лет, и мать.

Для меня было просто благом встретить такого товарища, как Лени, и время от времени бывать у них, отдыхать душой в атмосфере гармоничного брака ученого и этой поражающей своей жизнерадостностью женщины.

Думая о Лени, я и сейчас вижу ее такой, какой она была, когда мы с ней вспоминали себя молодыми коммунистками, говорили о книгах, но чаще всего просто смеялись. Мы так много болтали о пустяках, что Альберт, не склонный к легкомыслию и фривольности, не скупился на неодобрительные взгляды. Это только подзадоривало нас.

Лени интересовалась литературой и не была лишена писательского дара. Родом из рабочей семьи, она хлебнула немало горя в юности и всего добивалась самостоятельно.

В 1959 году, когда Лени уже не было в живых, я писала о ней в моей книге «Ольга Бенарио». Будучи еще совсем молодым членом партии, Лени работала в нашем Центральном Комитете в Берлине секретаршей. Там Сабо, жена Артура Эверта, коммуниста, депутата рейхстага, однажды застала ее в слезах. В чем дело? Оказывается. Лени безутешно рыдала, потому что кто-то продиктовал ей текст на плохом немецком языке, а ее собственных знаний не хватало, чтобы выправить ошибки. Сабо позаботилась о том, чтобы Лени поступила в вечернюю школу и подучила там немецкий. В 1936 году Лени сыграла важную роль при попытке освободить во Франции Ольгу и Сабо, которых на немецком судне доставили из Бразилии и собирались выдать гестапо. Попытка не удалась, так как пароход не пришел в намеченный порт. Эти подробности сообщила мне в 1959 году Минна Эверт, сестра Артура Эверта и близкая подруга Сабо. Она присутствовала при этих событиях. Когда я встретилась с ней, Минна Эверт жила близ Потсдама в Доме ветеранов имени Ольги Бенарио.

Центр распорядился, чтобы я начала передавать донесения Альберта. Это обрадовало меня. Теперь мой передатчик был загружен полностью. В первые три месяца Альберт передавал мне свои радиограммы, написанные открытым текстом, так что от меня требовалась немалая расторопность. Мне приходилось забирать у него тексты, шифровать их, по ночам передавать в эфир, а потом еще расшифровывать полученное из Центра для него или для меня самой. Я доставляла Альберту ответы и получала от него новые донесения. Дорога из Ко в Женеву занимала примерно три часа. При всем том продолжались занятия с Леном и Джимом.

Лен придумал приспособить для доставки Альбертовых текстов карманный фонарь. Он выпотрошил одну из двух батареек, залил на донышко немного свинца, чтобы не изменился вес, а в оставшееся пустое пространство мы закладывали свернутую в трубочку папиросную бумагу с текстом, после чего вновь закрывали батарейку. После такой операции внешне она ничем не отличалась от любой другой. Мы пользовались лампочкой, которой требовалось несколько меньше вольт, и, питаясь всего от одной батарейки, она все же светила нормально.

Дорога к нашему дому не была освещена, так что, возвращаясь по вечерам, мы пользовались своим карманным фонарем. Позднее, когда швейцарцам пришлось ввести затемнение, фонарь стал необходимым спутником каждого.