Саймон Мюррей: Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Мы расстались с Сото на следующий день, но в дальнейшем не теряли связи. Мы виделись ежегодно в Париже. Позже я узнал, что перед встречей у «Писающего мальчика» он потерял работу и целых три дня добирался из Барселоны на попутках. После этого он организовал в Париже фирму по мытью окон, набрал рабочих-алжирцев, и предприятие стало процветать. Каждый год мы устраивали где-нибудь в окрестностях Парижа пикник: разводили костер, жарили мясо и, запивая его красным вином, вспоминали легион и пели наши старые песни. Эти встречи обладали для нас ни с чем не сравнимой ценностью. А затем в 1970 году Сото бесследно исчез, и вновь встретил я его только двадцать лет спустя.

В 1990 году моя жена решила устроить празднование моего пятидесятилетия на широкую ногу. Она созвала триста пятьдесят человек со всего света на грандиозный роскошный обед. Некоторых гостей я не видел много лет. Собрались почти все те, с кем я когда-либо дружил. Когда все расселись за столом, Дженнифер поднялась и рассказала о нашей встрече с Сото у «Писающего мальчика» и о том, что Виньяга не приехал, так что я так и не видел его после увольнения из легиона.

И тут вдруг раздалась бессмертная песня «Я ни о чем не жалею», распахнулась дверь и вошел лейтенант Лоридон, наш славный командир из Лендлесса, но теперь уже при всех генеральских регалиях и в сопровождении трех легионеров в белых кепи, а за ним в строгих вечерних костюмах Виньяга и Сото. Ну что тут сказать? Невозможно выразить, что я чувствовал. Это был один из величайших моментов в моей жизни. Все присутствующие были тронуты до слез. Мы пировали до глубокой ночи, а на следующий день начали по новой. Где-то по ходу празднества мы с Виньягой и Сото уединились в моей библиотеке, и Виньяга объяснил, что он, разумеется, не забыл о нашей встрече в Брюсселе, однако не смог туда добраться. Но это отдельная история.

А однажды в Бангкоке я совершенно неожиданно столкнулся в аэропорту с капитаном Л'Оспиталье, бывшим командиром моей роты, разжалованным после путча.

Я только что прилетел из Лаоса и ждал, когда вместе с прочим багажом выедет мой чемодан, и вдруг увидел его в десяти шагах перед собой. Целую минуту я сомневался, он ли это, затем подошел к нему и спросил:

— Capitaine L'Hospitallier?

— Oui, c'est moi, [99]— ответил он, и мы в изумлении уставились друг на друга.

Он меня не сразу узнал и был удивлен тем, что кто-то знает его имя.

— Я был в вашей роте во Втором парашютно-десантном полку в шестидесятом году, — объяснил я по-французски.

— Господи, вы тот самый англичанин?! — воскликнул он.

После путча он уехал в добровольную ссылку в Камбоджу и с тех пор работал в камбоджийской армии инструктором по прыжкам с парашютом. На следующее утро он отплывал в Париж на пароходе «Вьетнам». Мы вдвоем поужинали в ресторане парохода, и это был еще один вечер, который я мысленно зарегистрировал как одно из выдающихся событий моей жизни.

Мы вспомнили старые времена и особенно путч. Он изложил мне его историю со своей, офицерской, точки зрения, я — со своей. Для обоих это было очень познавательно. При той жесткой дисциплине, какая поддерживалась в легионе, и, притом что офицеров и рядовых разделяла целая пропасть (как во флоте Нельсона), мы сидели и разговаривали как старые друзья, не видевшие друг друга много лет. Это нам обоим казалось невероятным. Л'Оспиталье прислал мне поздравительную телеграмму к свадьбе, но в дальнейшем мы не поддерживали отношений. Он, несомненно, относится к людям, которыми Франция может гордиться.

Когда я жил в 60-е годы в Таиланде, то регулярно ездил по делам в Лаос. Однажды во время моего визита британское посольство во Вьентьяне давало прием в саду по поводу дня рождения ее величества королевы. Меня пригласили, как и всех, игравших более или менее видную роль во Вьентьяне, — французов, вьетнамцев, китайцев, русских, американцев. В те дни Вьентьян был котлом, где варились шпионы самых разных стран, свободно общаясь друг с другом.

На приеме был француз, с которым я часто встречался по делам. Подойдя ко мне, он сказал, что хочет познакомить меня с французским генералом, тоже вроде бы служившим в легионе. На открытой террасе посольства сидел в кресле великолепный генерал в ослепительно-белой форме. Он был так густо увешан медалями, что под их тяжестью, боюсь, не мог бы даже встать. Мой знакомый подвел меня к генералу и сказал:

— Mon General, je presente Monsieur Simon Murray, Ancien Legionnaire. [100]

Генерал вскочил-таки на ноги, принялся трясти мою руку, едва не оторвав ее, и закидал меня вопросами: