Захар Каменский: Грановский

Проблема практической пользы истории занимала Грановского всю жизнь, и он полемизировал по этому поводу с Гегелем на всем протяжении своей профессорской деятельности. Таким образом, в начале своего пребывания за границей Грановский, осознав значение философии для науки истории, принялся за философию, желая положить ее в основу своей исторической концепции, с ее помощью обобщить исторический материал.

Уже после поучений Григорьеву о пользе философии, после прочтения гегелевской философии истории и после того, как он прослушал ряд философских и философско-исторических курсов, он писал Станкевичу и Неверову 15 июля 1838 г.: «По приезде в Москву я на несколько времени оставлю исключительное занятие историей — для поэзии и философии… Время, посвященное мною в Берлине философии, решительно потеряно. Я ничего порядочно не понял и даже хорошо не осмотрелся в науке… необходимость философии для меня я час от часу более и более чувствую… я должен извне усвоить себе внутреннее единство и согласие» (8, 358).

Годы, проведенные в Германии, не были потрачены только на исторические и философские науки. Грановский широко интересуется самыми различными отраслями культуры. Он часто бывает в театре, увлекается Шиллером, комической оперой, слушает музыку Моцарта, Вебера, Глюка.

Летом 1837 г. Грановский отправляется в путешествие. Он посещает Дрезден, пешком проходит по югу Германии. В Праге, интересуясь славянской историей и филологией, он знакомится с деятелем чешского и словацкого национально-освободительного движения Шафариком, другими славистами и до известной степени защищает их от иронических нападок Станкевича. Впрочем, он соглашается, что их «идеи неисполнимы и преувеличены», и утверждает, что «всемирное значение получили славяне только недавно, когда Россия вошла в Европу» (8, 333–334).

рофессорская деятельность Грановского (1839–1855) протекала в сложное время истории Московского университета. С одной стороны, происходило усиление реакции. Новый университетский устав 1835 г. отнимал у университета некоторые привилегии и вольности, предоставленные ему уставом 1804 г. По новому уставу усиливался контроль правительственных чиновников над профессурой, преподаванием, публикациями, а тем более — над студентами, для чего была введена должность специального инспектора, подчиненного к тому же не университетскому начальству, а попечителю, надзиравшему над университетом непосредственно по поручению царя. Профессура подвергалась унизительной слежке, широко практиковались доносы, усиливалось давление церкви и высших ее пастырей, позволявших себе, подобно митрополиту Филарету в отношении Грановского, отчитывать профессоров за излишнее вольнолюбие и религиозный индифферентизм.

Реакция оказывала свое давление и через профессоров, проводников «официальной народности». К их числу можно отнести И. И. Давыдова, М. П. Погодина и С. П. Шевырева. Погодин примыкал в 20-х годах к московскому кружку любомудров и до начала 30-х годов был одним из русских пионеров диалектико-идеалистической философии истории, он читал курс русской истории. Хотя его чтения и содержали ряд положительных моментов (он знакомил студентов с русскими летописями, с методами критики источников и т. п.), но были они пронизаны охранительными политическими идеями. Он был одним из родоначальников реакционной теории русского панславизма.

С. П. Шевырев, читавший несколько курсов (общее введение в словесные науки, общую риторику, теорию и историю русской словесности, а с 1850 г. и педагогику), в молодости также примыкал к любомудрам. В первой половине 30-х годов издал «Историю поэзии» и «Теорию поэзии». Книги эти имели положительное влияние на развитие отечественного литературоведения и эстетики. Но к концу 30-х — началу 40-х годов Шевырев полностью перешел на позиции официальной народности.

Эти профессора составляли ядро правого лагеря преподавателей университета. Они не только проводили реакционные идеи в своих лекциях и публикациях, но и активно боролись со стремлением молодой профессуры и студентов освоить передовые отечественные и западные идеи и учения, со всякой критикой существующей действительности, университетских порядков — со всяким проявлением социального, политического и научного прогресса.