Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

— Предложенная задача не имеет никакого смысла.

За ним последовали другие кандидаты. Члены комиссии, почесывая затылки, перечитали данные и решили обратиться к конверту с запасным вариантом задач. Ура! На этот раз это были задачи, составленные К.

Позднее стало известно, что патентованный переписчик пропустил в тексте строчку.

Блестяще сдав письменные экзамены, Антон стал готовиться к устным. Вначале сдавали закон Божий. Первыми шли католики, их было большинство. Их преподаватель, ксендз, который должен был экзаменовать католиков в присутствии комиссии, испытывал такое же беспокойство, как и К. Его занятия так же мало посещали, как, впрочем, и занятия православного священника. Он собрал экзаменовавшихся, дал каждому из них какую-то определенную тему. Эта тема, конечно, ни в коем случае не могла совпадать с той, которую каждый ученик вытягивал из корзины, но какое это имело значение. Прочитав громким голосом содержание билета, экзаменующий начинал свое изложение приблизительно со следующей фразы: «Перед тем как начать наш рассказ… мы считаем необходимым уточнить…» и далее следовал заранее согласованный текст. Ксендз знал по своему опыту, что члены комиссии очень невнимательно слушают отвечающих на устном экзамене по закону Божьему. Если экзаменующийся отвечал бойко, они его слушали рассеяно и соглашались с той хорошей оценкой, которую ставил аббат. Все происходило так, как было запланировано заранее. На следующее утро настала очередь экзаменующихся православных. Старый священник Елисей собрал их в тот же вечер.

«Наслышан я, что ксендз на экзамене плутует. Нельзя нам, православным, ударить в грязь лицом перед римскими католиками. Билет — билетом, а спрашивать я буду вот что…» и указал каждому тему.

Для Антона подобные обманы на этом и кончились. Он получил пять по закону Божьему, гимнастике и по всем математическим дисциплинам, четыре по физике, естественной истории, технологии и три по химии, техническому рисунку, архитектуре и межевому делу.

Несмотря на то, что эти отметки, сопровождаемые самой похвальной аттестацией директора лицея, открывали перед семнадцатилетним юношей самые блестящие перспективы на пути к карьере математика и инженера, сын майора даже не подумал об этом. Ведь уже с первого года своей жизни он выбрал военную карьеру.

На протяжении всего своего детства Антон засыпал под рассказы о военных походах отца. Семья переехала во Влоцлавск. Мальчик пробирался во двор казармы, занимаемой стрелковым батальоном, и смотрел на учения. Он подстерегал уланов, водивших каждый день лошадей к реке на водопой. Его сажали на круп лошади и разрешали иногда одному прокатиться галопом. Однажды ему удалось продать свои старые школьные тетради, и на эти деньги он купил у солдат патроны. Вынув из них порох, Антон воспользовался ими, чтобы поучиться стрелять из старого пистолета.

Мне было шестнадцать лет, когда отец, бережно хранящий браунинг и парабеллум времен гражданской войны, решил, что настало время учить меня стрелять. Мать, глубоко потрясенная всем случившимся во время гражданской войны, энергично этому воспротивилась. И отец, не без разочарования, наконец уступил ей. Что касается меня, то я никогда не сожалела о своем неумении стрелять, без сомнения, унаследовав от матери глубочайшее отвращение к любому оружию.

Если в восьмидесятые годы жизнь солдат казалась Антону захватывающей и увлекательной, хотя и несколько несвободной, то в отношении существования офицеров, занимающих более престижное положение, он сохранял все иллюзии и представлял себе их жизнь как нескончаемую смену подвигов и удовольствий. Эта вера еще более укрепилась во время его знакомства с двумя корнетами (подпоручики в кавалерии), расквартированными в доме на той же улице, где жил Антон. Мальчик восхищенно смотрел, как они гарцуют на лошадях, не вынимая изо рта сигару, слушал их смех и пение. Непринужденная манера одного из них, которого соседи уважительно звали Павел Карлович, особенно приводила Антона в восторг. Какая радость жизни! Какая беззаботность, какое презрение к опасности! Ведь он совсем не боялся садиться на край окна, свесив ноги в пустоту. И со стаканом в одной руке, рискуя потерять равновесие, приветствовал проходящих мимо знакомых.

В ужасе, но полный восхищения, Антон молился про себя:

— Господи! Сделай так, чтобы он не упал! Если он упадет с третьего этажа, то непременно разобьется.