Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

А между тем, судя по всему, Мария провела насыщенный событиями день: побывала (если это правда) у графини Лариш и имела тайное свидание с Рудольфом, который, кстати сказать, также навестил в тот день графиню в ее гостиничных апартаментах, и, может, даже не однажды. Но уж один-то раз наверняка: "Января месяца, дня 27-го, в 10 часов утра К. Р. (кронпринц Рудольф) появился в гостинице и посетил графиню Лариш в ее апартаментах. Продолжительность визита неизвестна. Полицейский инспектор Юрка".

Упоминается об этом утре и в резюмирующем (составленном уже после трагического случая) донесении Фридриха Хайде, советника столичной полиции: "…в 11 часов утра ожидающий возле "Отель Империал" посыльный № 198 принял от графини Лариш небольшой сверток и записку с поручением доставить и то и другое в Хофбург и вручить самолично его императорскому высочеству кронпринцу Рудольфу. Наследник, который в это время был занят с господином подполковником Майером служебными делами, после того как лакей доложил ему о прибытии посыльного, удалился из кабинета и написал ответ, каковой и был вручен посыльному ". Можно заключить, что к Рудольфу несложно было попасть, если знать его местопребывание. Не менее любопытен и другой напрашивающийся вывод: венские нарочные, выполнявшие множество поручений доверительного характера, выходит, знали не только путь, ведущий к апартаментам престолонаследника, но и круг интересов полиции. От кого другого мог получить советник полиции Хайде сведения о сверточке и приложенной к нему записке, если не от самого посыльного № 198? В полицейском околотке донесение это вложили в соответствующее досье, а может, и оформили соответствующим протоколом, с тем чтобы со временем, если возникнет необходимость, составить обобщающий доклад для барона Крауса, возглавлявшего столичную полицию, а тот в свою очередь переправил бы его премьер-министру и министру внутренних дел графу Тааффе, на столе которого этот документ лег бы рядом с копиями телеграмм, отправляемых и получаемых Габсбургами всех рангов, — до изобретения телефона телеграф был в большом ходу; телеграммы эти, по указанию Франца Иосифа, обязан был собирать воедино министр коммерции, к ведомству которого относилась и почта. Ну а если даже из этих источников император получал не исчерпывающую информацию, то необходимые дополнения вносили рассказы Катарины Шратт, преданной подруги императора, актрисы придворного театра; не в последнюю очередь она снискала расположение венценосца тем, что снабжала его всеми городскими сплетнями. Посудите сами: сколько забот-хлопот у добросовестного правителя державы и главы семьи! Возможно ли, чтобы за пределами его внимания остались любовные дела собственного сына и наследника?

Ведь благодаря информации от некоего доктора Майс-нера барон Краус — а значит, и граф Тааффе, а тем самым и император, если ему было интересно (а ему все было интересно), — узнал и о том, что "…в последние недели К. Р. и госпожа Куранда, супруга владельца гостиниц в Опатии, несколько раз наведывались к фрау Вольф (сводне, подвизавшейся в аристократических кругах), с тем чтобы та устроила им свидание; однако фрау Вольф их просьбу отклонила". Наверняка у фрау Вольф хватило ума сообразить (неспроста же к ее услугам прибегала такая клиентура), что она может себе позволить, а чего — нет.

Однако, возвращаясь к 27 января 1889 года, приведем еще одну цитату из донесения полицейского советника Хайде: " Того же дня, в половине второго пополудни, наследный принц в мундире кавалергарда вновь появился у "Гранд-отеля"… Ожидавшие перед гостиницей извозчики, признав его императорское высочество, наперебой бросились предлагать свои услуги…"

Следовательно, у Рудольфа тоже выдался хлопотный денек; в тот же день после обеда его видели в Пратере в обществе графини Лариш, и, на беду, свидетельницей этой оказалась его свояченица княгиня Луиза фон Кобург. Стоит ли после этого удивляться, что в десять вечера на посольском приеме Рудольф выглядел усталым и раздраженным?

Ну а теперь не станем более откладывать описание того рокового эпизода, который — хотя и сохранился лишь в мемуарах графини Лариш и не вызывает полного доверия — определенно может рассматриваться как обобщенное доказательство, несомненно, необычной (напряженной? мучительно неприятной?) атмосферы вечера, а с точки зрения литературной — безукоризненно убедительного кульминационного момента.