Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

– Умер в 1791 году! И часто он это повторяет?

– Он словно помешался на этой дате. Без конца ее твердит.

Но когда Джэсон заговорил с Сальери, тот повернулся к нему спиной. Тогда Дебора взяла Сальери за руку, вялую и холодную, и сказала:

– Мы ваши друзья из Америки.

– Америка, – повторил Сальери, словно впервые о ней слышал.

– Америка, Новый Свет, ее открыл Колумб, – повторила Дебора.

Сальери вдруг осенило, и он сказал:

– Колумб, мой соотечественник. Самый знаменитый итальянский первооткрыватель. Я тоже итальянец. – Сальери слабо улыбнулся, мысли его вновь куда-то унеслись.

– Мы впервые в Европе, – сказал Джэсон. Сальери выдернул свою руку из руки Деборы, и пришельцы, казалось, перестали для него существовать.

Дебора медленно выговаривала каждое слово:

– Мы проводим тут наш медовый месяц. Знакомые в Америке попросили нас отыскать их старого друга, от которого они давно не имели вестей. Нам сказали, что вы можете нам в этом помочь.

Сальери насторожился.

– Наши знакомые очень давно не виделись с ним. Может быть, вы поможете нам отыскать композитора Моцарта?

Сальери вздрогнул, испуганно оглянулся, посмотрел на дверь и таинственно прошептал:

– Его здесь нет.

– А вы не знаете, где он, маэстро?

– Они запрещают мне произносить его имя. Все эти годы, уже много лет… Шш… – И продолжал в полный голос: – Я уже стар. И сожалею о том, что когда-то был молодым. Они не пускают ко мне священника, не дают мне исповедаться. А без исповеди моей душе гореть в аду!

Джэсон осторожно сказал:

– При нас вы можете спокойно произносить это имя.

– Вы обещаете добыть мне священника? Раз уж вы знали моего соотечественника?

– Не бойтесь называть это имя. Тут нет ничего дурного. Сальери застонал. Казалось, ему хотелось высказать нечто, давно терзавшее его. Потом он умолк и с прежней подозрительностью воззрился на пришельцев. Ему снова слышался голос, он обращался к нему, но то был не их голос, он принадлежал человеку, давным-давно покинувшему эту землю. Затем к нему присоединился второй голос, спорящий с первым, и этот голос походил на его собственный, злой, встревоженный, испуганный. Первый голос принадлежал Моцарту. Не может быть, негодовал он в душе, ведь тот год, 1791, давным-давно канул в Лету. Но голос непрестанно твердил: «Ты убийца». А он отпирался, хотя помнил, что умертвил трех своих любимых кошек. Он всегда брал их на колени и ласкал, но то был единственный путь испробовать действие «аква тоффана» на живых существах, и он сам глубоко сожалел об этой необходимости. Что тут выведывают эти люди? Уж не хотят ли его разоблачить? Когда, наконец, умолкнет терзающий его голос? Неужели Моцарт никогда не оставит его в покое?

– Мы очень любим музыку, маэстро, – сказала Дебора. – Вы не сыграете для нас? Одну из ваших сонат.

Может, это заглушит навязчивые голоса, подумал Сальери и сказал:

– Я сыграю мою любимую сонату, которую сочинил для самого императора.

Сальери весь отдался музыке и играл с таким самозабвением, что Джэсон понял: музыка для него единственный бог, которому он поклоняется. Глаза Сальери сияли, мелодия, невыразительная вначале, обрела изящество и блеск. И Джэсон, не удержавшись, воскликнул:

– Вы играете Моцарта! Сальери в бешенстве закричал:

– Это моя музыка! Музыка Сальери!

Но когда он вновь опустил руки на клавиши, Моцарт окончательно взял верх над Сальери.

– Прошу прощенья, маэстро, – упорствовал Джэсон, – но это ведь Моцарт.

Сальери совсем вышел из себя и невпопад колотя по клавишам, крикнул:

– Ложь! Здесь запрещено упоминать его имя! А вы знаете, как я с ним поступил?

Джэсон с Деборой замолкли. Даже смотритель весь обратился в слух.

– Через сто лет при дворе позабудут о его музыке, – объявил Сальери. – При дворе я был первым капельмейстером и не унижался до подражания ему. Я превосходил его талантом. Я был старше. На шесть лет. Бетховен и Шуберт были моими учениками. Без меня Бетховен был бы ничто. Я бы и его выучил, но он не желал меня слушать. Даже ребенком он ставил себя выше меня, самого богатого, самого знаменитого и могущественного музыканта империи.

– А что было потом? – спросил Джэсон.

– Я одержал над ним победу! К чему вся эта пустая болтовня о его музыке? Я поставил его на место. – Он схватил чистый лист бумаги и сделал вид, что читает. – Вот что по моему совету написал ему император, когда он представил свою оперу Императорскому театру.

Сальери без запинки читал навеки запечатлевшиеся в его памяти строки: