Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

– Мой знакомый смотритель выжидает подходящий момент для свидания с Сальери. Сальери совсем плох, но временами ему становится лучше.

Наконец долгожданный день наступил. Встреча была назначена на второе мая, вечером, когда стемнеет, и Джэсон готовился к ней с особой тщательностью. Они выскользнули через заднюю дверь и сели в нанятую Эрнестом карету, кучеру было обещано хорошее вознаграждение, и Эрнест посоветовал Джэсону дать двадцать пять гульденов служителю, получавшему нищенское жалованье.

По пути в лечебницу все молчали. Джэсон с трудом сдерживал нетерпение, Дебора мечтала только о том, чтобы все поскорее окончилось, а Эрнест считал сегодня разговоры излишними, словно подчеркивая, что они могут умалить ту важную роль, какую он играл в этом деле.

В укромном месте неподалеку от лечебницы Эрнест остановил карету, где, как было условлено, их уже поджидал смотритель. Смотритель, высокий худой неприветливый старик, тяжелым ключом открыл железные ворота и без тени доброжелательства сказал:

– Будьте осторожны. Не дай бог, нас кто-нибудь заметит. Через эти ворота доставляют припасы и увозят мусор. Больным не разрешено покидать лечебницу, а посетители, если и бывают, то пользуются главным входом.

– А из окон нас никто не увидит? – спросила Дебора. Все окна в невысоком сером здании были зарешечены, как в тюрьме.

– Вряд ли кто-нибудь разглядит вас в темноте. Не беспокойтесь, я все предусмотрел.

Они подошли к комнате Сальери, и Джэсон отдал смотрителю двадцать пять гульденов со словами:

– Я дам вам еще столько же, если мы благополучно отсюда выберемся.

Смотритель кивнул и отпер тяжелую дверь. В просторной комнате стояли кровать, фортепьяно, на стене висело зеркало, и лишь скрежет затворившейся двери напомнил им, что это тюрьма. Сальери сидел за фортепьяно, спиной к ним, и смотрел в пространство. На скрежет двери он но обернулся, и Джэсон шепотом спросил:

– Разве он не слышит?

– Нет, слух у него хороший. Но его мысли все время где-то витают.

Сальери переменил позу, и теперь его можно было рассмотреть. Время обошлось с ним безжалостно: перед ними сидел немощный, высохший, глубокий старик. Небрежно наложенная краска делала его лицо похожим на нелепую маску с крючковатым носом и выступающим подбородком. Однако темные глубоко запавшие глаза сохранили прежний блеск. При виде посетителей взор его оживился, но тут же потух: вошедшие были ему незнакомы.

– Не упоминайте в разговоре с ним пищу. Это вызывает у него подозрение. Он ест очень мало, и только после того, как мы попробуем кушанье. Он без конца рассказывает о своих кошках, которые были отравлены. Говорит, что люди всегда испытывают яд на этих животных.

– Отчего же его держат здесь? – спросила Дебора. С тех самых пор, как Дебора узнала о том, что Сальери заключен в лечебницу, она непрестанно задавала себе вопрос: действительно ли Сальери лишился рассудка или это только уловка двора, чтобы заставить его замолчать?

– Он страдает раздвоением личности, – пояснил смотритель. – Иногда это мания преследования, а временами он безумолку хвастается своими успехами. Видно, в душе у него происходит жестокая борьба. Мне кажется, она его и погубит. Долго он не протянет.

– Почему же он не в кровати? – спросила Дебора.

– Он боится лежать, он опасается, что уже никогда не встанет. Каждое утро он часами занимается своим туалетом, словно старается отпугнуть смерть. Но порой, мне думается, он ждет ее как избавления.

– Он не делал попыток к самоубийству? – спросил Джэсон.

– Здесь нет. В семьдесят пять лет человек держится за жизнь, даже если мечтает о смерти.

– Похоже, он не замечает нашего присутствия.

– Сомневаюсь. Он просто делает вид, хочет понять, кто вы такие. Он болезненно подозрителен и никому не доверяет. Это у него тоже болезнь.

– Сколько в нашем распоряжении времени?

– Примерно полчаса. Я устроил так, что второй смотритель сейчас в отлучке, и никто не узнает о вашем посещении.

– А если Сальери проговорится?

– Ему не поверят. Он беседует сам с собой, ему слышатся голоса, чудятся видения. Вряд ли вам удастся вызвать его на разговор, слишком уж он недоверчив.

Дебора направилась к Сальери, но тот отступил в угол, бормоча себе под нос:

– Я, Антонио Сальери, родился в Леньяго, в Италии, в 1750 году, умер в Вене, в 1791 году, ученик Гассмана, композитор и первый капельмейстер после Бонно. Родился в 1750 году, умер в…

Его голос перешел в неразборчивый шепот, и Джэсон взволнованно воскликнул: