Борис Григорьев: Карл XII, или Пять пуль для короля

Чрезмерно развитое чувство собственного достоинства вело к формированию таких черт характера, как нетерпимость к любому прекословию, высокомерие и упрямство. Эти качества Карла в конечном счете затмят все его добродетели — храбрость, самоотречение, непретенциозность, скромность, верность данному слову, справедливость, почитание Бога — и впоследствии сыграют с ним и с его народом злую шутку.

... Изучение истории для молодого наследника началось с хронологических таблиц, описывающих важные события, королей, сражения, мирные договоры. Для наглядности, чтобы «Его Королевское Высочество... собственными глазами, как бы играя в игру, мимоходом» изучал географический ландшафт, исторические места, города и страны, использовались всевозможные карты. Историю можно было изучать по скучным монографиям и учебникам, содержащим обзоры, анализы и многоэтажные конструкции, но они вряд ли бы оказались интересными для Карла, Принц счастливо избежал этой методики, при которой внимание учеников обращалось на «внутренние взаимоотношения», «глубокое содержание», «историческое развитие» и т, п., и почти по Плутарху усваивал историю отдельных выдающихся личностей и основные вехи развития общества, используя их в качестве своеобразных опорных точек для получения общей картины мира. Конечно, систематическим и полным такое образование назвать нельзя, и программа Линдшёльда не избавила Карла от пробелов в его знаниях, но воспитательное значение от того, что он получил, было огромным. История пробудила у Карла интерес к военному делу и во многом стимулировала и предопределила его развитие как личности.

Потом перешли к событиям отдельных стран: Древнего Рима и Швеции: к первой — ради изучения латыни и грандиозности наследия, ко второй — сугубо из практических соображений. К примеру, комментарии Цезаря к Галльской войне проходили и при изучении латинского языка, и при изучении римской истории. Карл с упоением поглощал литературу о военных действиях Рима, событиях Пунических войн, увлеченно разбирал описания сражений и биографии Ганнибала и Александра Македонского. Это было увлекательнейшее чтиво для будущего воина и полководца. Карл, прочитав историю походов Александра Македонского, заявил, что он во всем хотел бы походить на него. Когда учитель заметил, что тот жил всего 32 года, Карл ответил: «Разве этого мало, если он покорил столько царств?»

«Memini me Alexandrum non mercatorem!» [7] Запомните, что я — Александр, а не какой-нибудь там мелочной спекулянт! (яam,). — произнесет Карл пятнадцать лет спустя в Альтранштедте запомнившуюся с детства громкую фразу, принадлежавшую, согласно описаниям Квинта Курция, великому македонянину.

Поэзии и художественной литературе отводилась подчиненная роль. Карлу рекомендовалось почитать письма Цицерона, а также ознакомиться с шотландцем Барклаем и его романом «Ардженис», вызвавшим тогда всеобщий интерес у публики, и некоторыми героическими сказаниями Гидеона де Максибрандера.

Впрочем, склонности к художественной литературе у ученика не обнаруживалось, да и в будущем у короля не возникало потребности в чтении романов, стихов и драм, если не считать его внезапного интереса к Расину в скучных турецких Бендерах. Только однажды современники зафиксировали случай, когда Карл процитировал стихотворную строфу, а вернее строку из Шернхъельма: «Месяц молча плывет по небосводу и не замечает собачий лай...» Он пояснил, что цитата относится к нему самому. Вероятно, ситуация, в которой находился принц, была созвучна с этими словами.

Его задатки больше апеллировали к содержанию, морали и математической деловитости, нежели к форме, эстетике или поэзии. Вещь, по его мнению, должна быть истинной, чтобы стать ценной. По этим причинам он будет ненавидеть всякую дипломатию, потому что в ней не найдет и капли нравственности и истины. Все, что истинно и нравственно, должно быть воспринято как руководство к исполнению и подражанию. Все, что лживо и безнравственно, должно быть отброшено в сторону. Для монарха это правило вдвойне, втройне важнее, чем для его подданных. Как можно требовать от них честности и правды, если ты сам не отвечаешь этим требованиям? «Счастье может изменить, но нельзя перестать быть честным человеком», — скажет он однажды одному из своих приближенных.

Согласно Шекспиру, честный человек бывает один на десять тысяч. Среди королей этот процент, надо полагать, еще ниже, ибо государственная умудренность с возрастом плохо уживается с моралью. Карл XII был все-таки нравственным королем — настолько нравственным, насколько позволяли время и тогдашние представления о нравственности. Так он, во всяком случае, был воспитан. Впрочем, в воспитательной программе не было ничего особенного и оригинального — оригинальным оказался ученик, для которого она предназначалась и который принял ее всерьез и на всю жизнь.