Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

А как твои лесные и ягодные дела? Я-то в лесу уже не бываю, ибо хожу с палочкой, года три уж удочки в воду не обмакивал. Во дожил до точки! А душа рвётся в деревню. Там я насадил в огороде лес, он вырос выше дома, и один кедр уже плодоносит, по кустам птички ведутся, в прошлом годе белка наведалась, на пихте шишку пошелушила. Этим и утешаюсь. А окрестности все застроены домами, так что и идти-то некуда, все детские поляны и деревца иль порублены, иль загажены, иль огородиной засажены. А крестьянские избы и пашенная земля пустеют. Во дела!

Целую тебя, Виктор Петрович

30 марта 2001 г.

Красноярск

(Ф.Штильмарку)

Дорогой Феликс!

Получил второй том «заповедников» [«Заповедники Сибири», т. 2. — Сост.] и снова подивился, какую же чудную планету, какое прекрасное обиталище подарил Господь этой неблагодарной, звероподобной свинье, что от рождения своего подрезает корни под собой, похабит землю, которая его кормит, терзает прекрасный лик матери-природы.

Теперь уж и не знает, как убрать за собой говно, как избавить от надвигающейся гибели это двуногое существо, смевшее называть себя разумным, чтобы погибнуть в безумии. Вот к нам, в такой дивный край, на берег великой реки, волокут радиоотходы, уверяя всех, что это спасительное благо для России. Вернуть землю, определиться с крестьянами-кормильцами, которых сами же разорили, не могут уже, так хоть корку, из щелей чужого стола выковырнутую (неразборчиво) и ещё какое-то время посуществовать. И никому из человеков нет дела до человека, ввергнутого в беду. Так и живут по железному коммунистическому закону — отбери хлеб у ближнего своего, и пусть он умрёт сегодня, а я подохну всё-таки завтра. Безбожники! Неблагодарные твари с тёмным рассудком, они всё же доконают жизнь на Земле.

Я лежал в больнице и довольно долго, на сей раз как-то совсем противно, со всяческими нехорошими предположениями, которые пока не подтвердились, но чувствую себя всё ещё хреново, какое-то странное недомогание, меняется давление, из высокого сделалось низким, тянет в сон, вот и сплю почти сутками, ничего не делаю, настроение аховое. Весна вот наступила после могучей зимы, это и радость, что скоро в деревню, может, уберусь и там совсем высплюсь да за работу возьмусь. В прошлом году из-за дождей и холодов столько понаписал, что все толстые журналы первые номера позаполонил, да и тонких прихватил.

Я не понял, Феликс, куда я должен написать насчёт книги отца [ речь идёт о мемуарах отца Ф. Штильмарка, романе-хронике «Горсть света», выпущенной в Москве в 2001 г. издательством «Терра». — Сост.] . Комитета по печати нынче нет, власти, ведающие книгоиздательством, где-то есть, но где? В издательства? В «Терру» я могу написать, там меня издавали и вроде бы положительно ко мне относятся. Но есть конторы и издательства, где моё обращение не только не возымеет никакого действия, но ещё и навредит, особенно если эти конторы и деятели, ведающие ими, красненького цвета.

Напиши, пока на огород не смылся или в какую-нибудь тайгу не наладился. Нынче всё по маковку завалено снегами, ждут потопа вселенского.

Ну, обнимаю тебя и желаю доброго здоровья. Как твои ребятишки? Как собачонки? Горе им в Москве-то. Твой В. Астафьев

2 апреля 2001 г.

Красноярск

(А.Бондаренко)

Дорогой Алёша!

Был у меня в больнице журналист, славный парень, прекрасный фотограф, и сказал, что, поклонившись тайге и попросив у неё прощения за шум и урон, ты вернулся домой.

И вот уж апрель на дворе, у нас кругом вода и у вас, я думаю, тоже, скоро и май, мечтаю, с нетерпением жду, когда окажусь в Овсянке. Нынче, наверное, постоянно там быть не смогу, Марии Семёновне всё хуже и хуже. Где-то числа 10—11-го я думаю быть в деревне и возьму с собой обогреватель, потому как и в избушке, и в избе печи неисправные. Тут нашлись огородники знатные и вызвались посадить и облагородить мой огород, и тебе дело найдётся, да ты и сам его найдёшь.

Никуда мы не выходим, съездили лишь на открытие краеведческого музея. Вот где тебе надо непременно побывать, для романа твоего нужно, всё воочию увидишь, что описываешь. А я чувствую, что ты припал к столу, как к той женщине, которая умеет не только в огороде и библиотеке работать, но и везде, куда её приставят.

Кстати, в Овсянке за зиму я был только два раза, завалило её снегом по маковку, никуда ни проехать, ни пройти. Пошёл уже четвёртый месяц, как умер Алёша, душа моя по нём изболелась, как-то я плохо себе представляю — приеду в Овсянку и не повидаюсь с ним.