Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Я очень и очень сочувствую тебе. Одиночество — это всё же страшная доля. Она взаимно и с обеих сторон неповторимо трагична. Умер у меня в Новосибирске старший друг, умнейший человек, труженик и наставник — Николай Николаевич Яновский. И овдовела Фаина Васильевна, его жена, человек яркий, театралка, владеющая несколькими языками. И пополивала-то она супруга, и капризы допускала, случалось, а Николай Николаевич с улыбкой, со снисхождением сносил всё это, и пережили они вместе столько горя, сколько на иной десятиэтажный дом советский хватило бы. Николая Николаевича садили три раза, но он остался могучим красавцем, умницей, застенчивым с друзьями и яростным с врагами, а они у него не переводились, особенно в партийных конторах. Не могли ему там прощать, что он умнее их, честнее и неуязвим ни с моральной, ни с материальной стороны. Осталась от него громадная библиотека, бесценный архив и бедная вдова в неутешном горе. Но ещё осталась добрая, прекрасная память, как и об Ирине Александровне.

Будешь на могиле, положи от меня цветочек и скажи, что Виктор Петрович не раз был спасён во мрачные дни её высоким духом, её светлым отношением к чистому делу, к человеческим правилам и морали в жизни и работе, и ещё её неиссякаемым юмором, каким-то умно-насмешливым отношением к суете сует и умением весело, непринуждённо, восхитительно легко рассказывать даже о богах. Никогда я не уходил от неё, из иконного ли её зала, да и из дома с тяжестью и неловкостью в душе, всегда просветлённо было на душе, всегда ощущение прикосновения к чему-то, что я умел и не разучился чувствовать ещё в человеке, этакую редкостную, недосказанную расположенность к тебе. Мы тихо любили Ирину Александровну и восхищались ею, зная о ее хворях, и о неладах с детьми, и о многом другом.

Однажды я допустил бестактность к её прошлому, и она необидно, умело и тактично дала мне понять, что не хотела бы вспоминать об этом. И всё! Ни обид, ни тем более потуг нанести ответную обиду.

Я бы желал таким людям самой долгой жизни, чтобы свет, идущий от них, помогал нам лучше видеть окружающее и все скверны в себе тоже, да и утеплял бы этот очень холодный мир хоть маленько.

Царствие небесное Ирине Александровне! Уж она-то его заслужила! А тебя братски обнимаю, прижимаю к сердцу и заверяю, что всё добро, тобою для нас и для писателей сделанное, я не только помню, но и пытаюсь в меру моих сил и возможностей передать дальше, помочь людям, ибо только так, по моему убеждению, и должен бытовать человек, иначе зачем он родился и живёт?

Храни тебя Бог! Преданно твой Виктор Астафьев

26 апреля 1991 г.

Красноярск

(З.Домино)

Дорогой Збышек!

Из далёкой Сибири, где нынче никак не проходит зима и не торопится весна, привет тебе и самые добрые пожелания семье, земле твоей и всем близким людям!.

Письмо твоё получил. Благодарю тебя за него и за добрую память. Из прессы, из радио и телепередачи знаю о жизни вашей страны, хотя, разумеется, и не всё. Вот американцы прощают большие долги и выкупают поляков у большевизма. А кто нас, русских, выкупит? Мы никому не нужны, и всем всегда должны, и перед всеми всегда виноваты.

Так, видимо, на роду писано огромной стране и её злосчастному народу. Я читаю письма и послания Пушкина к своим лицейским друзьям и вижу, как он виновато чувствует себя перед ними за то, что Бог ему много дал, а им недодал, обделил. Гению такая вина была простительна, хотя и тягость, она, в конце концов, и увела его от людей подальше — слишком уж утнетающи, тяжелы были их злоба и любовь, и зависть, и непонимание, и отставание от него лет на двести, а то и навсегда.

Дар Божий — это и награда, и казнь. Пушкин это понимал и умом, и сердцем, и он не от пули, так от гнёта жизни всё равно рано погиб бы. Но это единица! Гений! А каково-то целому народу, богато одарённому, доброму, выдерживать страдания всяческие, муки, унижения, и всё оттого, что его злят, как собаку, то костью дразнят, то палкой бьют. Вот и добили, доунижали, дотоптали — сам себе и жизни не рад народ русский. И что с ним будет? Куда его судьба кинет или занесёт — одному Богу известно. Уповаем на чудо и на разум человеческий. Думаю, ни людям, ни небесам легче не будет от того, что загинет русский народ. Он может за полу шубы стащить в прорубь за собой всё человечество.

Несмотря ни на что, надо работать, пока жив и в башке чего-то шевелится. Вот я и работаю. Делаю роман о войне. К завершению идёт первая книга, а всего должно быть три. Хватило бы сил и жизни на них.