Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

На мой взгляд, гибкости (не хитрости и извиваемости, а именно творческой гибкости) и принципиальности не хватает «Литературной России», она как имела простенькое, провинциальное личико, так его в сути своей и не меняет.

По опыту «Нашего современника», который находился в куда более худшем положении, знаю, нужна смелость и даже не кутузовская, полководческая смелость, а элементарная, редакторская и гражданская, для того чтобы ликвидировать провинциализм и наладить дыхание еженедельника — этой смелости нет ни в критических статьях, ни в беллетристике. Рассказ Филипповича Вы спокойно и свободно напечатали бы, если б он был «прикрыт» именем, допустим, моим, Распутина, а ещё лучше — Маркова иль Сартакова. Но Ваша задача не только отражать литературную жизнь России, но и открывать в ней новые имена, возбуждать творческие силы, поскольку во многих областях закрыты и альманахи, и издательства.

Мне кажется, Вы и Ваши помощники не совсем ещё поняли, какая огромная ответственность лежит на Вашем еженедельнике и на Вас лично за духовную и творческую жизнь российской провинции. И то, что она прокисает, покрывается всё больше плёнкой плесени, что царствуют там бездарность и воинствующие графоманы, должно Вас не только встревожить, но к настроить на несколько иную, неспокойную жизнь.

Почему Вы так спокойно и охотно печатаете до сих пор рассказы вторичные, безликие, а стало быть, и бесспорные? И почему превосходно (я настаиваю и говорю о рассказе Филипповича), профессионально написанное, Вы своей властью сняли? Что, с серостью спокойней живётся? За серятину не взыщут. Да если Вы боитесь печатать суровый рассказ, далеко не криминальный, совсем не опасный для Вашего служебного благополучия, — отдайте его читать «по кругу», доверьтесь людям, проверьте свой вкус (который, я надеюсь, Вы не считаете безупречным?!) — как это делается у нас в «Н. современнике».

А на этом уровне (как Вы работаете сейчас) требовательности и принципиальности Вам не улучшить еженедельник — подняли Вы тираж за несколько лет на три тысячи, так они, эти тиражи, везде автоматически поднялись — не обольщайтесь! И ещё я настаиваю, чтоб рассказ Филипповича был напечатан, поскольку с меня просили предисловие. Или хотя бы объяснили мне, отчего он не может быть напечатан, и не передоверяйте Вы это дело подчинённым, тем, кто рассказа не слышал.

Будьте здоровы! Всем кланяюсь. В. Астафьев

1979 г.

(Адресат не установлен)

Дорогой Ваня!

И тебя с Новым годом! И Анну! И сыновей, и невесток, и внуков! Развёл Иван родню по всему Енисею, понимаешь! И всё сослепу — не придерёшься.

Пытаюсь представить, как вы там сейчас, и вижу огород в ярких подсолнухах, в цветах и клумбах, твою царицу Анну среди пышного цветения сибирского огорода и какой-то цивилизованно-стандартный городишко, из которого вроде бы вынута душа или что-то главное в него не вставлено. Так бывает на выставках: и хорошая вроде бы, и широкая, и картины нравятся, а чего-то не хватает, и позднее понимаешь — нет «центровой», главной картины, а все картины без неё уж картинки вроссыпь... Вот и наши новые города без церкви, без какого-то одухотворённого сооружения не имеют души — это просто жильё, сбитое в кучу, как стадо какое-то...

А я очень тоскую по Сибири, ещё больше тоскую и, видно, всё же стану собираться «домой». Осенью закопал отца в здешнюю мокрую глину и стало мне совсем здесь одиноко и томно.

Надо уезжать, пока не поздно, надо дожить век на Родине. К тебе по клубнику ездить стану,

Обнимаю тебя и всех. Твой Виктор

1980 год

13 февраля 1980 г.

Вологда

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валентин!

Всё же не миновал я заведения под названием больница. Перемогался с осени, полубольной ездил и в Финляндию, а потом на исходе уже слякоти достал грипп, ну а после него обострение пневмонии, а где пневмония, то следом и стенокардия... С этим «букетом» и прилёг. Сейчас уже ничего, начинаю сваливать текучку.

Литературой-то, Валя, я уже давно не занимаюсь. С год уж ни строчки, и не тянет особо. То ли устал, то ли этот уже завладевший полностью и постоянно давящий нас вопрос: а зачем это? Кому нужно? Когда-то в газете я верил поначалу, что «изменю жизнь», «помогу людям»... Потом в литературе ещё более долгое заблуждение, укреплённое критикой и всевозможной демагогией, а потом самому себе я дал ответ — зарабатываю хлеб посредством пера и ладно, и раз заработал надолго вперёд — и эта забота с плеч долой.