Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

В доме почти всегда работал телевизор. Хозяин любил смот­реть все подряд. Телевизор не отвлекал его и тогда, когда он рабо­тал со стихом. А когда его спрашивали:

— Ну, Володя, ну что ты там такое смотришь? Это же невоз­можно — целый день!

Он отвечал:

— Не мешай! Я пропитываюсь ненавистью!

Информация была ему необходима для творчества.

Есть телевизор — подайте трибуну,

Так проору — разнесется на мили!

Он не окно, я в окно и не плюну —

Мне будто дверь в целый мир прорубили.

Это был ответ поэта на популярный в те годы лозунг «Телевиде­ние — окно в мир», когда поездки за рубеж для 99% советских гра­ждан были так же нереальны, как полеты на Марс. Но даже такое скромное «окно» было доступно далеко не каждому. В стране с са­мым современным вооружением телевизор был признан «растущей потребностью», но его покупка для многих и в год написания песни (1972), и даже позднее становилась крупным событием.

В августе Высоцкий пишет письмо в Гавр А.Гарагуле:

Дорогой Толя!

Я вспоминаю тебя, и обнимаю, и хочу тебя видеть во всех пор­тах.

Мой адрес: Москва, Малая Грузинская, 28, кв. 30. Телефон 254 75 82.

Сообщи свои дела и расписание. Целуем. Володя, Марина.

Эту квартиру Высоцкий не будет любить. Даже не квартиру, а дом — из-за людей, которые в нем жили. Он его называл «гадюш­ник». Жильцами, главным образом, были люди искусства, так как это был кооперативный дом от Министерства культуры. Соседями были Александр и Лиля Митта, Никита Михалков... Не ко всем Вы­соцкий относился одинаково, не каждого принимала душа.

Вспоминает частый и желанный посетитель этой квартиры В.Туманов: «В доме Высоцкого встречаю однажды известного кино­актера, повествующего о себе в обычной для «кинозвезд» самоуве­ренной манере. Володя больше молчит, отвечает мало и неохотно. Чувствуется, визит его тяготит, но законы гостеприимства связы­вают. После ухода визитера вздыхает: "Талантливый и умный него­дяй опаснее бездарного. Есть люди, после общения с которыми хо­чется сразу умыться"».

Была и мечта — обмен... И даже был понравившийся двухэтаж­ный кирпичный дом на Сивцевом Вражке с чердаком, пригодным для студии. Но обменяться не успел...

Оставив квартиру с незавершенными переделками, Высоцкий и Влади с младшим ее сыном — Володей — едут отдыхать на Риж­ское взморье.

В этом году вышла пластинка-спектакль режиссера Б.Тираспольского «Зеленый фургон» по приключенческой повести А.Козачинского. На радио этот спектакль по инсценировке Е.Метельской был записан еще в ноябре 1971 года. Рассказ о борьбе с бандитиз­мом на заре Советской власти насыщен непритязательным юмором и, хотя был предназначен для детской аудитории, был интересен любому возрасту. Здесь Высоцкий работал в окружении известных актеров О.Ефремова, Е.Весника, В.Абдулова. Свою небольшую роль Красавчика он сыграл отменно! Его герой был близок героям его первых песен — лихим ребятам с улицы, не слишком чтившим Уго­ловный кодекс, но имевшим свой кодекс чести. В спектакле Высоц­кий спел две песни: блатную «Такова уж воровская доля» и — вме­сте с Абдуловым — свою «Нет друга, но смогу ли...».

Из интервью:

— Вам бы хотелось их опубликовать, издать сборник?

— Конечно. Это, наверно, мечта, каждого пишущего. Я уже ду­мал об этом, и мои друзья, поэты, обещают помочь. Во всяком слу­чае, нужно поработать: не все, что хорошо звучит, так же хоро­шо ляжет на бумагу...

Однако сочеталось, казалось бы, несочетаемое — любовь и «эн­тузиазм миллионов» соседствовали с полузапретностью, замалчива­нием и практическим отсутствием публикаций в центральной прес­се, тем более книг. Но иногда механизмы запрета давали сбои...

В этот очень насыщенный событиями год в сборнике «День по­эзии — 1975» было напечатано стихотворение Высоцкого «Из до­рожного дневника» («Ожидание длилось, а проводы были недолги...»). Предыстория публикации такова.

Высоцкий уже вошел в тот творческий возраст, когда поэту нужны не обнадеживающие рецензии, не поощрительное похло­пывание по плечу, а вынесение его работы на читательский нели­цеприятный суд. Он отлично знал о масштабах своей популярно­сти. Но его интересовало мнение признанных мастеров о его по­эзии. Причем не в общем, как это однажды сделал Н.Эрдман, и не поощрительное похлопывание по плечу со стороны Вознесенского или Евтушенко. Ему было необходимо узнать о качестве своей по­эзии, он нуждался в критическом, профессиональном разборе сво­его творчества, он хотел вынесения своей работы на читательский нелицеприятный суд. Чтобы писать и дальше, писать лучше... Кто-то должен был сказать ему: «Володя, вы — ПОЭТ». Кто-то должен был помочь ему преодолеть душевные метания — неуверенность в своем даровании, боязнь назвать самого себя поэтом. Казалось бы, что это может сделать Любимов... Но понимание того, что он рабо­тал с большим поэтом, придет к Любимову только после смерти по­эта. По этому поводу в интервью болгарскому писателю Любену Георгиеву Высоцкий сказал: «...он считает, что я пишу стихи и чув­ствую поэзию». «Чувствую поэзию» — этого поэту было мало...