Нина Соротокина - Личная жизнь Александра I

Начиная с 27 октября Барятинский подробно описывает и анализирует каждый день Александра. Источники: «Воспоминание моей жизни» почетного лейб-медика Тарасова, записки лейб-медика баронета Виллье, «Журнал болезни», составленный Волконским, и дневники императрицы Елизаветы Алексеевны. В записках этих авторов видны серьезные разногласия, каждый из описанных дней выглядит по-разному. Баронет Виллье писал очень кратко, по несколько строк в день. Лейб-медик Тарасов написал свои воспоминания много времени спустя, он путал и даты, и последовательность событий.

27 октября государь посвятил осмотру флота, морским укреплениям, госпиталям и казармам, а 28 октября появляется робкое упоминание о надвигающейся болезни. Александр попросил Тарасова приготовить ему рисовый отвар, тот самый, которым его поили при рожистом воспалением на ноге, «…кушает перловый суп и котлету». Понятно, рисовый отвар — значит, неблагополучие с желудком. Представляя царскую трапезу, думаешь о «лебедях печеных», омарах и ананасах, а тут… суп перловый. Потом бедного Александра совершенно замучили «слабительными пилюлями», он принимал их по восемь в день и совершенно изнемог. Но это все потом, а пока он «бодр и свеж», на здоровье не жалуется и едет в Успенский монастырь, Евпаторию и Перекоп, всюду посещает казармы, лазареты, храмы, мечети и синагоги.

На обратном пути в Таганрог Александру встретил фельдъегеря Маскова, он вез деловые бумаги. Александр приказал Маскову сопровождать его. По дороге фельдъегерь «попал в аварию», ямщик на повороте перевернул коляску и вывалил своего седока. Масков с переломом основания черепа остался лежать на дороге недвижим. В госпитале он умер. Эта смерть произвела на Александра очень тяжелое впечатление. Кроме того, он уже был болен, его бил озноб, поднялась температура.

4 ноября вечером он был уже в Мариуполе. Виллье пишет, что он нашел императора «в полном развитии лихорадочного пароксизма». Определение «пароксизм» имеет двоякое значение: либо крайнее обострение болезни, либо острое переживание. Александра уговаривали задержаться в Мариуполе, до Таганрога 90 верст, но он категорически отказался. Его ждет жена, которой он обещал вернуться 5-го, и вообще он не привык нарушать график. На этот раз он отправился в дорогу тепло одетый, в закрытой коляске и с медвежьей полостью на ногах.

В Таганрог Александр прибыл поздно вечером, как обещал. Встреча с Елизаветой Алексеевной была теплой. Отрывок из ее дневника:»… первым вопросом было: «Здоровы ли вы?» Он сказал, что нездоров, что у него уже второй день лихорадка и он думает, что схватил крымскую лихорадку (малярию? — Авт. ). Я его усадила; у него был жар… Я без труда уговорила его идти спать, хотя он еще более получаса рассказывал о своем путешествии».

В последующие пять дней Александр работал, читал газеты, много времени поводил с женой. Болезнь то держала его цепко, то отпускала, и все ликовали — государь выздоравливает! Лихорадка, слабость, потоотделение, слабительные пилюли, куча лекарств. Он почти ничего не ел, только пил воду — апельсиновую, лимонную и странный напиток — «хлебную отварную воду». Елизавета Алексеевна уговаривала его меньше заниматься деловыми бумагами. Он отвечал: «Работа настолько сделалась моей привычкой, что я не могу без нее обойтись, и если я ничего не делаю, то чувствую пустоту в голове. Если бы я покинул свое место, я должен был бы поглощать целые библиотеки — иначе я сошел бы с ума».

Елизавета Алексеевна теперь мало гуляла, но часто сидела у раскрытого окна, слушала шум моря и «дивный перезвон колоколов», о чем с удовольствием рассказывала мужу. «Вы увидите, вам здесь так понравится, — ответил он с улыбкой, — что вам трудно будет уезжать». Врачи вокруг кружились, как осы. «Когда эти господа ушли, мы остались одни, он вскоре пожелал мне спокойной ночи и еще приподнялся, чтобы я могла поцеловать его в затылок». Такие вот супружеские отношения.

Вначале Александр не хотел писать в Петербург о своей болезни, и окружающим запретил это делать, чтобы попусту не волновать мать. Но 9 ноября он собственноручно написал Марии Федоровне, сообщил, что болен, а генералу Дибичу приказал сообщить об этом в Варшаву брату Константину. Письма были высланы экстрапочтой, доставка их в Петербург составляла восемь — девять дней.

Тем не менее в этот день, 9 ноября, императору стало лучше. Врачи собрали консилиум и нашли, что наступил перелом. Температура держалась, но Стоффреген сказал Елизавете Алексеевне: «…болезнь можно считать пресеченной, а с лихорадкой мы скоро покончим». У больного появился аппетит, он даже поел овсяного супа и нашел его вкусным — выздоровление налицо!