Артём Сергеев - Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца

Е. Г.: Но, думается, Сталин понимал, что лю­ди в нем видят идеал. Было ли ему, на Ваш взгляд, трудно соответствовать этому идеалу?

А. С.:Соответствовать народному идеалу в полном объеме, когда он находился на людях, — это одно. Существовало много писателей, журнали­стов, ответственных работников, которые могли формировать его образ. Он всё это очень хорошо понимал. Взять его разговор с Фейхтвангером [14] Фейхтвангер Лион (1884–1958) — немецкий писатель. В конце 1936-го — начале 1937 года посетил СССР и был принят Сталиным. Пребыванию в СССР Фейхтвангер по­святил очерк «Москва, 1937». . Тот говорил, что образуется культ: куда ни по­смотришь — везде Сталин. Сталин на это сказал примерно так: «Люди должны во что-то верить. Царя нет, Бога отняли, а верить во что-то надо».

Е. Г.: Сталин любил и классическое искусство (оперу, балет), и народное. Как вы думаете, Сталин понимал, что развития требует не только индустрия, но и искусство?

А. С.: Я уверен, что понимал. Вспомните его фразу: «Такие, как Лещенко, есть, а Вертинский — один». И он прекрасно понимал, что новый уклад жизни требует и новых произведений, новых стилей, новых жанров. Они и появлялись.

Е. Г.: Говорят, что у Сталина было рябое некрасивое лицо.

А. С.:Были очень мелкие несколько оспинок, которые и видны-то были только с очень близкого расстояния. Они ни в коей мере не портили его лицо, не делали его неприятным. Даже оживляли

его, были к месту. Он был очень обаятельный. Кира Павловна, племянница Надежды Сергеевны, которая пострадала в свое время, тем не менее, на вопрос, каким был Сталин, говорила: «Если правду сказать, он был обаятельный».

Е. Г.: Кто подстригал его?

А. С.:Усы он стриг сам. Брился, думаю, тоже. А вот у кого стригся? Говорят, он ходил в кремлевскую парикмахерскую. Я его там сам не видел, хотя, например, видел там Калинина и разговаривал с ним. Но говорили, что и Сталин там стригся. Помещение бывшей парикмахерской сохранилось, оно находилось в Кавалерском корпусе.

Е. Г.: В те времена был расцвет спорта, физической культуры. А сам Сталин занимался спортом в какой-то форме? Может, утреннюю гим­настику делал? То и дело слышишь о том, что у него одна рука была «сухая». Насколько это было заметно и было ли так вообще?

А. С.:Левая рука у него в локте до конца не разгибалась. Но если кто этого не знал, мог и не заметить. Потом говорили, мол, одна была ко­роче. И по длине, и по объему руки были одина­ковы — я общался очень близко, но не заметил разницы какой-то. Любил он «городки» и с удо­вольствием в них играл, бильярд любил, кегли с тяжелыми шарами. Сталин хорошо стрелял из пистолета, револьвера, винтовки, из охотничье­го ружья. Он тренировался в стрельбе, пусть и не очень часто: ставил ружейную гильзу на парапетик и стрелял в нее из пистолета. Брал нагановскую гильзу и стрелял из малокалиберной винтовки. О-очень метко стрелял! Очень метко! И нам с Василием говорил: «Оружие надо знать, стрелять надо уметь». Под Нальчиком была дача «Затишье», где и я бывал часто, поскольку моя мать тогда работала директором санатория возле Нальчика на хуторе Долинском. Около этой дачи росла черешня. Мы с Василием залезали на эти деревья, собирали черешню, ели. Очень сладкая она была. Мы с Василием, как и многие мальчишки, наверное, любили лазить по деревьям. В 1929 году летом на той даче жили и Светла­на, и Василий, и сам Сталин. Однажды Сталин спросил меня: «Ты стрелять умеешь? » Я ответил, что немножко умею. Он взял пневматическую винтовку немецкой фирмы «Диана», дал мне, поставил папиросную коробку, чтобы я в нее по­пал. Я попал. «Ещё раз попади», — говорит. Попал. «Ещё раз». Попал.

Тогда он взял спичечную коробку: «Попа­ди». Попал. Сталин говорит: «Стрелять умеешь. Чтобы хорошо стрелять, надо постоянно трени­роваться. Поэтому пневматическую винтовку «Диана» возьми себе и постоянно тренируйся». Тут же дал мне пульки — боеприпасы. Мне было восемь лет.

Е. Г.: Вы с Василием занимались в конной секции, на лыжах ходили. Это поощряли ваши родители?

А. С.:Мы очень любили кататься на лыжах, и особенно — кататься с гор. Тогда не было специ­альных лыжных креплений, катались в валенках, а на лыжах просто ремешок и резинка. И бились мы с Василием на этих катаниях здорово. Но мы знали: как бы сильно ни ушиблись, мы не долж­ны жаловаться. И Сталин никогда не будет нам выговаривать, как другие иногда: «Ах, осторож­ней, берегитесь, не катайтесь». У него не было таких разговоров, излишней опеки. Сильные ушибы у нас были: и прихрамывали, и ходили с синяками, шишками, но знали, что нам ничего не будет, если Сталин увидит, а будет плохо, если по­жалуемся. Без падений в этом деле не обойтись, без них не будет успехов. И если ты на лошади ездишь — тоже. Сам он в детстве ездил верхом и тоже бился. Он говорил: «Ты при этом не дол­жен жаловаться». Мы это знали и усвоили очень хорошо: ты должен делать все хорошо, терпеть и не распускать нюни. Помню, когда появилась маленькая машина, микролитражный «форд», Сталин послал Лихачева Ивана Алексеевича за границу посмотреть и привезти машину, чтобы потом у нас выпускать. И стали у нас перед вой­ной выпускать малолитражные машины «КИМ» (коммунистический интернационал молодежи). Лихачев привез машину, которая на даче потом находилась. И только боялись, чтобы она на гла­за Сталину не попадалась, чтобы не удивлялся, почему привезенная машина вдруг на даче ока­залась. А она на заводе им уже не была нужна. Мы на ней ездили. За машиной — на лыжах. А дороги там — то лёд, то кое-где песок, которым посыпали лёд. Мы падали и сильно бились. Езди­ли довольно быстро и бились так, что в течение нескольких дней это чувствовалось. Но даже ес­ли кто-то прихрамывал, был синяк или шишка, Сталин подтрунивал, но никогда он не делал за­мечания, что ты, дескать, неосторожен, дескать, надо беречься. Мы знали, что должны быть терпе­ливы, не жаловаться, идти смело и рисковать.