Варлен Стронгин: Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь

В своих дневниках Елена Сергеевна замечала, что Михаил Афанасьевич никогда словом плохим не обмолвился о Тасе… Может, в конце романа, в конце жизни, ему захотелось отдать должное той женщине, которая этого заслуживала если не более его других жен, то никак не менее.

Я приглашаю подумать об этом вместе со мною, читая повествование о необычайном и трагическом союзе Михаила Афанасьевича Булгакова и Татьяны Николаевны Лаппы.

Многим запомнилась грибоедовская фраза из «Горя от ума», вложенная в уста героя: «В деревню! К тетке! В глушь! В Саратов!» Поскольку слова «глушь» и «Саратов» стоят рядом, увы, в сознании некоторых читателей этот город запечатлелся как глухомань, хотя автор подразумевал саратовскую деревню, где и жила вышеупомянутая тетка.

В начале девятнадцатого века, когда в Саратове обосновалась семья Татьяны Николаевны Лаппы, город был третьим после Москвы и Петербурга по величине и значению культурным и промышленным центром России. Стоял он на красавице Волге, в ту пору еще не загрязненной промышленными отходами, и летом отдохнуть здесь можно было не хуже, чем на ином курорте, – всласть накупаться в чистейшей воде, позагорать на песчаных пляжах, где песчинки точно отборные зернышки пшеницы. Речной и торговый порты Саратова славились на всю Россию объемами перевозок и царившим там порядком. Увы, нынешний Саратов очень изменился с тех пор, архитектурно состарились, поблекли его дома, замерли порты, и Волга с середины июля покрывается неприятной зеленоватой плесенью, отбивающей желание окунуться в воду. Старожилы предлагают гостям города посмотреть радищевскую галерею и домик-музей Чернышевского. Старые купеческие дома, осевшие в землю, покосившиеся, кажутся местным жителям древностью, пригодной не столь для жилья, сколь для съемок фильмов о России конца девятнадцатого века.

В Саратов я приехал работать: вечерами выступал в развлекательной программе во Дворце спорта «Кристалл», а днем старался найти следы пребывания в городе героини моей повести. В помощники себе я привлек очень известного и уважаемого в городе человека, народного артиста РСФСР Льва Горелика. Он связался с литературоведческой профессурой местного университета, но так ничего и не смог узнать ни о Татьяне Лаппе, ни о ее родителях, ни о приездах сюда Михаила Булгакова. А может, ученые не хотели поведать об этом чужаку? Зато охотно и с гордостью говорили, что фамилия Бендер, прославленная Ильфом и Петровым, найдена писателями не в Одессе, а в Саратове. Во время поездки на тиражном теплоходе по Волге они останавливались в городе и не могли не увидеть на центральной улице яркую вывеску магазина, принадлежавшего братьям Бендер.

Я сумел разжиться в библиотеке местного университета увесистыми сборниками «Весь Саратов» за 1908–1910 годы, где обнаружил фамилию жителя города Николая Николаевича Лаппы и адрес, по которому проживал он и его семья.

Мне любезно сделали ксерокопию с небольшого интервью Татьяны Николаевны, данного ею корреспондентке одной из центральных газет. Небогатые находки, но я не унывал. Передо мною лежал разбросанный вдоль Волги город с его историей, его людьми, были книги о Саратове, а с годами трудная и кропотливая работа булгаковедов позволила мне узнать много интересного о детстве и юности Татьяны Николаевны Лаппы. Объяснялась ее странная фамилия, несущая в себе пусть давние, но прибалтийские корни, возможно, литовские и эстонские. Очень жаль, что в своих ранних произведениях и письмах родным Михаил Афанасьевич очень редко упоминает Татьяну Николаевну, хотя у его многочисленных героев есть, как правило, прототипы, и это весьма известные в свое время люди. К примеру, барон Майгель из «Мастера и Маргариты» – это, по всей вероятности, барон Штейгель, владелец кирпичного завода во Владикавказе, кожевенного в Беслане и еще одного в Ростове. Видимо, молодой Булгаков считал неэтичным описывать жену, которую любил беззаветно. Михаила Афанасьевича можно понять и отметить душевное, искреннее расположение к ней. Он старался не обидеть Таню, думал об этом, а не о трудностях будущих историков и исследователей его творчества. «Я никогда не собиралась публиковать свои воспоминания», – писала Татьяна Николаевна в предисловии к книге одного из них.

Бабушка Татьяны, мать Николая Николаевича, была из небогатой семьи, замуж она вышла за человека более состоятельного, но супруг, как говорят, в один прекрасный день уехал неизвестно куда и больше родных не навещал. Бабушке пришлось подрабатывать шитьем, жить очень экономно, но она сумела дать всем детям образование. И мальчики и девочки закончили гимназии, кто министерские (7 классов общеобразовательных и 8-й педагогический), кто Мариинские – ведомства императрицы Марии (7 классов). В их учебных планах не было древних языков. В России лишь в четырех женских гимназиях эти языки преподавали, причем без ущерба для русского языка, математики и физики. Отец Татьяны Николаевны учился в Москве, в университете, где и познакомился с ее матерью, Евгенией Викторовной. Однажды он привез маленькую Таню в Москву, показывал ей город и привел в одну из лучших женских гимназий России, расположенную в доме № 46 по Большой Никитской, на полпути от Никитских Ворот до Кудринской площади. Таню поразил прекрасный особняк с небольшим двориком, защищавшим гимназию от уличного шума и суеты, и главное – лица гимназисток, серьезные и просветленные. Таня даже позавидовала их ученической форме – строгой, но элегантной, но удивилась их разговорам. Девушки, выйдя из гимназии, увлеченно обсуждали только что прослушанную лекцию, с нескрываемым интересом рассуждали о науке. Отец объяснил это Тане тем, что хозяйка гимназии собрала у себя плеяду блестящих преподавателей, по-настоящему любящих свои предметы и ведущих лекции так интересно, что у гимназисток после занятий светятся глаза и становятся одухотворенными лица.