Гертруда Кирхейзен: Женщины вокруг Наполеона

Значит ли это, что Наполеон был тираном, грубым деспотом по отношению к тем женщинам, которые были близки ему? Видимость говорит против него, и все же мы должны ответить «нет». Он был мужчина, и, однако, несмотря на его взгляды, по которым можно было бы сделать обратный вывод, он все-таки не был лишен впечатлительности. Кроткий голос, нежное слово, слеза могли заставить задрожать в его сердце чувствительную струну, которая выдавала его впечатлительность. «Я ненавижу женщин-интриганок, – писал он 6 ноября 1806 года из Берлина Жозефине, – я привык к добрым и кротким женщинам, и только таких я люблю». И если бы г-жа фон-Гацфельд выступила не с кротостью и скромностью на защиту своего мужа, ей никогда не удалось бы спасти его жизнь.

Если Наполеон иногда и не считался с Жозефиной и не только не скрывал от нее своих любовных приключений, но даже не принимал мер к тому, чтобы она о них не узнала, или если он, как только у него была возлюбленная, становился менее нежным по отношению к своей жене, то причиной этого является скорее странная особенность его характера, не имеющая ничего общего с жестокостью. Если он видел, что она плачет, он был уже побежден и его нежности не было предела. Подобные порывы невозможны для действительно грубого существа; действительно грубый и жестокий человек тешится горем женщины, которая страдает из-за него. Нет, Наполеон не был бесчувственным человеком. Иначе он не мог бы написать в «Discours de Lyon»: «Чувство – это тесно связующий элемент в жизни, в обществе, в любви и в дружбе». В чувстве он видел источник всех радостей и горестей жизни. Только бессильного, бессодержательного человека он считал неспособным испытывать какое-либо чувство.

Но такой натуре, как Наполеон, была невыносима даже малейшая видимость желания властвовать со стороны женщины. Когда Жозефина, терзаемая ревностью, написала ему полное упреков письмо во время его пребывания в Позене в 1806 году и жаловалась, зачем он не позволяет ей приехать к нему, он ответил ей: «О, вы, женщины! Для вас нет никаких преград! Чего вы хотите, то должно быть непременно предоставлено вам. Но я, я заявляю, что я – последний раб среди всех людей. Мой повелитель не имеет сердца в груди, и этот повелитель зовется: сила обстоятельств».

Да, это был единственный повелитель, которого Наполеон признавал выше себя и под властью которого он, наконец, изнемог. Но любовь, женщины, никогда они не властвовали над ним.

Однажды на острове Св. Елены, в кругу своих товарищей по изгнанию, он сказал наполовину в шутку, наполовину серьезно: «Мы, жители Запада, в сущности совершенно не знаем, что такое женщина. Мы все испортили тем, что слишком хорошо обращаемся с ней. Мы сделали большую ошибку, подняв ее почти на ту же ступень, на которой стоим сами. Жители Востока были куда умнее и проницательнее нас. Они объявили, что женщина – собственность мужчины, и действительно, сама природа создала ее нашей рабой. Только вследствие наших собственных превратных взглядов женщины дерзают утверждать, что они наши повелительницы. Они злоупотребляют своими кое-какими преимуществами, чтобы обольщать нас и господствовать над нами. Если когда-нибудь какая из них действительно вдохновит нас на хорошее, то в противовес существуют сотни, которые заставляют нас делать только глупости».

Однако, высказывая подобные афоризмы, Наполеон был искренен лишь наполовину; он говорил так главным образом для того, чтобы подразнить мадам Монтолон и мадам Бертран.

Некоторые утверждали, что Наполеон был развратный, разнузданный человек. Поддерживать подобное мнение было бы столь же неосновательно, как и несправедливо, и из дальнейшего мы увидим, насколько оно согласуется с истиной.

Несомненно, Наполеон не был лишен ни известных слабостей, ни ошибок. У него были любовницы, он нарушал супружескую верность и заставлял нарушать ее других, он срывал на своем пути немало цветов и потом бросал их с пренебрежением. Где же, однако, существует совершенство на свете? Даже на золотом диске солнца и то есть темные пятна. Он был достаточно велик, чтобы иметь право делать ошибки. Но ошибки и слабости – это все еще далеко от распутства и разнузданности. Уже один склад его характера не мог допустить его до подобных крайностей и был причиной того, что в интимных отношениях с женщинами он вел себя скорее сдержанно, чем вызывающе. Стыдливость он считал высшей добродетелью женщины. «Стыдливость, – говорил он, – для женщины то же, что для мужчины храбрость; я презираю одинаково как труса, так и бесстыдную женщину».