Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

«Я лично принимал участие в японской войне, имевшей безукоризненно налаженный тыл… я принимал участие в великой войне, на европейском фронте ее, – и должен установить следующее. Всегда и всюду, при самой дисциплинированной армии, при самом налаженном тыле, даже при психике, нравственно не поколебленной неудачами или революцией, – грабежи были, есть и будут… Да и что в этом удивительного? Природа войны настолько ужасна, обыденность ее настолько жестока, что человеческая натура, в основу которой, как мы, к сожалению, хорошо убедились, заложено столько гнусного, не может не отозваться на соблазн “безнаказанного” преступления… Если все это в полной мере применимо ко всякой войне, что лично для меня несомненно, то в какой же мере это подтверждается в войне гражданской [117] Всюду в цитате – курсив первоисточника. , особенно жестокой хотя бы уже потому, что в ней каждый сам себе выбирает свой фронт борьбы и естественно усматривает в каждом, кого он видит по ту сторону боевой линии, в том числе и в обывателе, никакого участия в этой борьбе не принимающем, – врага…»

Подчеркнем, что «мирный обыватель» для солдата, воюющего месяцы, а то и годы без перерыва, начинал восприниматься как враг, и напрасно Гинс находил в таком отношении «непонятное озорство», «неуважение к чужому труду и праву». Типично интеллигентское преувеличение, абсолютизация прискорбных фактов военного произвола помешало мемуаристу и оценить более объективно «обывателей», часто становившихся в те годы отнюдь не страдающею стороной, по отношению к которым весьма разумными представляются рассуждения современного историка:

«Крестьянин любил [красных] партизан не более, чем казака с нагайкой, а мобилизации, правительственные и партизанские, – просто ненавидел. Но если уж деться было некуда, он предпочитал, чтобы его сын шел в партизаны, а не в солдаты. В солдаты – это угонят далеко, и счастье, если вернется в рваной шинели и с пустой котомкой. В партизаны же – это где-то здесь, недалеко, еще, может, что-нибудь и раздобудет для хозяйства. Ведь бывает же: заберут какую-нибудь станицу или городишко – и приносят домой кто ситцу, а кто и швейную машинку или еще что-нибудь…»

И по меньшей мере спорным становится, таким образом, вопрос, что было хуже – почти истерическая агрессивность солдата или расчетливое скопидомство «мирного обывателя»? Но понятно, что и одно, и другое наносило вред русскому делу не только «материальный» («солдатские грабежи озлобляют крестьян», «крестьянская партизанщина отвлекает войска с фронта»), но и – быть может, даже в первую очередь – моральный; и потому адмирал Колчак, видевший единственную возможность победы в восстановлении общенационального сознания и прекращении внутренней розни, наряду с жестоким противодействием грабительской партизанщине («Я знаю… о трех случаях сожжения деревень, – говорил он на допросе, – но эти случаи носили вполне военный характер, так как это были укрепленные пункты повстанцев… эти случаи сожжения я считаю необходимыми военными мерами») ставил в то же время задачей, чтобы действительно мирное население относилось к войскам «с уважением и благодарностью, видя в каждом офицере и солдате защитника»: «Войска и население должны видеть друг в друге братьев». С этой целью приказ Верховного Правителя от 6 мая 1919 года требовал:

«Командующим армиями и отдельными корпусами установить порядок оплаты населению за забираемые продукты, фураж, подводы и проч.»;

«Строжайше воспретить бесплатное пользование чем бы то ни было от населения»;

«При уходе каждой части войск с места своего квартирования требовать от местных гражданских властей квитанции о благополучном квартировании.

Местные власти в случае каких-либо недоразумений с частями должны вносить в эти квитанции заявленные претензии… Об изложенном порядке широко оповестить население»;

«Для удовлетворения личных претензий населения к войскам учредить в армиях комиссии по разбору жалоб… В случае заявления жалоб уголовного характера комиссиям поступающую по этому делу переписку направлять подлежащему прокурору на распоряжение»;

«В каждом случае реквизицией не должно отбираться то, что необходимо для пропитания и работы населения» [118] Подчеркнем, что реквизиция – это закупка у населения продуктов и проч., но совершаемая по твердой цене (а не рыночной), установленной командованием, как предполагается, при участии местного населения или с учетом мнения последнего. Представления о реквизициях как грабежах сложились не без участия советской историографии («реквизиции на практике не отличались от конфискаций»). .