Павел Далецкий - Рассказы о старшем лесничем

Ученый совет не принял рекомендации о просеках.

Коршунец обиделся. На что? Ведь он был неправ. Но, уважая себя, обиделся на то, что перед всеми обнаружились его плохие знания. Сознаться? Учиться? Да чему учиться и у кого? Разве он глупее других? Увидим еще, кто глупее, а кто умнее!

Обиделся и затаил недоброе против НИИ и лесхоза. «Я вам докажу», — так на обычный язык можно было перевести его чувства.

Так подчас происходит с человеком. Иной даже сам не отдает себе отчета, как все это складывается в его сознании. Впрочем, есть и такие люди, которые искренне убеждены, что они всегда правы, а другие всегда неправы.

Черняев, инженер Гатчинского лесхоза, изобрел передвижную шишкосушилку.

Она была удачно сконструирована, удобна и должна была иметь практический успех.

Профессор Стратанович поздравил Черняева:

— Поздравляю… зеленый семафор шишкосушилке Черняева.

Инженер кисло улыбнулся и поправил:

— Шишкосушилке Черняева — Коршунца.

Профессор внимательно посмотрел на кисло улыбающегося и спросил:

— Откуда двойная фамилия?

— Не догадываетесь?

— Я обо всем могу догадаться… а все же?

— Как раз то, о чем вы догадываетесь.

О двойной фамилии стало известно в институте и в лесхозе.

Беспокойный характер привел Анатолия Анатольевича к Коршунцу. Рабочий день кончался, никого в кабинете Коршунца, кроме хозяина, не было.

— Какими судьбами, Анатолий Анатольевич? Что хорошего?

Анатолий Анатольевич в таких случаях любил приступать к делу сразу:

— Есть хорошее, а есть и плохое.

Коршунец готовился уходить домой и был настроен добродушно.

— Так начнем с нехорошего, чтобы под конец оставить хорошее.

— А я все-таки сделаю наоборот, начну с хорошего, с шишкосушилки Черняева. Хороша сушилка?

Коршунец мельком взглянул на старшего лесничего.

— Хороша.

— А вот к ней добавили нехороший хвостик… вашу фамилию.

Секунду Коршунец молчал, потом отяжелевшими губами произнес:

— Не понимаю…

— Шишкосушилка изобретена инженером Черняевым, почему же ей присвоена еще и ваша фамилия? Насколько мне известно, в работе вы не принимали никакого участия.

Коршунец откинулся в кресле, открыл ящик стола, нашел коробку с папиросами, спички, стал закуривать, закурил, выпустил дым высоко, под самую люстру, и все это делал, не глядя на сидевшего перед ним лесничего, а рассматривая обломанный уголок карниза.

— Так в чем, собственно, дело? Черняев ведь не возражает.

— А я возражаю.

— Вы? Вы что, с Черняевым вошли в пай?

Книзе сказал резко:

— Я возражаю потому, что это ложь: вы не принимали участия в изобретении шишкосушилки.

Коршунец сел поглубже в кресло, правым коленом уперся в край стола.

— Интересно! Значит, Черняев передумал и подослал вас?

— Меня, как вы называете, подослала ненависть ко всякого рода лжи и махинациям. Не изобретали, так и не примазывайтесь к изобретению.

В комнате стало очень тихо.

— Странный вы человек, — заговорил Коршунец примирительно. — Откуда вы, с какой планеты?

Теперь и Анатолий Анатольевич сел поглубже в кресло и тоже вынул папиросу.

— Странный вы человек, — продолжал Коршунец. — Жизнь слагается не из одних убеждений и прямых линий. Без меня и моей помощи черняевской шишкосушилке не будет хода. Никуда ее не внедрят. С реализацией изобретений у нас, сами знаете, не так просто. Если б я не помог Черняеву изготовить его сушилку, никакой сушилки не было бы. Была бы пачка чертежей, а не сушилка. И если я таким образом помог появлению на свет сушилки, разве я не могу пожелать, чтоб об этом стало известно через присвоение ей также и моего имени?

— Не можете! — резко сказал Книзе. — Помогать изготовлению сушилки выбыли обязаны как начальник! Это ваша обязанность.

— Много обязанностей возлагаете вы на начальников. Этак я могу в них запутаться. Жизнь, Анатолий Анатольевич, слагается из очень многого, отношения людей очень сложны. И на любой случай в кодексе морали не напасешься параграфов. Я вас понимаю, вы прямолинейнейший человек. Вы понимаете все так: это правда, а это ложь. Это можно, а этого нельзя.

— Да, это правда, а это ложь. Это можно, а этого нельзя.

— Нелегко вам, должно быть, живется… И в семье нелегко.

— Спасибо за заботу… А фамилию свою с черняевской шишкосушилки вам придется снять.

После паузы:

— Идите… вы знаете куда… — проговорил Коршунец.

— Мне легко ходить, — усмехнулся Анатолий Анатольевич, — потому что я знаю, где правда, а где ложь.