Диана Виньковецкая - Ваш о. Александр

Я некоторые человеческие черты относила за счет социалистической обстановки, а нет, они присущи человеку вообще как таковому, — чем человек безыдейней (я имею в виду сейчас научные идеи), тем он более понятен, а уж сделать вид — всякие там слайды–шмайды, так уж нам всякий американец позавидует — наших знай! Вот так и работаем. Часто своего шефульку [49] Речь идет о профессоре ЛГУ Анатолии К. Ларионове, заведующем кафедрой инженерной геологии, где я получила место научного сотрудника после защиты диссертации. университетского вспо–минаю, зав. кафедрой инженерной геологии в ЛГУ, где я работала. «Нету науки на Западе», — так решительно он говорил, когда приезжал из заграницы… И таки он был прав, нету науки, пришлось даже меня брать, чтобы американскую науку двигать. «Эксон» чувствовала, что я из хорошего дома, что у меня достойная школа. Моя близкая подруга [50] Речь идет о Людмиле Штерн, кандидате геолого–минералогических наук, научном сотруднике кафедры инженерной геологии. После переезда в Америку Л. Ш. стала журналисткой, писательницей и в повести «Двенадцать коллегий» описала нашу работу на кафедре. , которая со мной работала на этой же кафедре, сейчас в Бостоне, она бросила геологию и занялась писательством, так сказала, узнав о моем новом предложении: «Месть судьбы, Дина», и еще: «Теряю близких друзей»… Мы с ней вместе работали на кафедре — проводили «эксперимент века» (так вполне серьезно называл наш шеф нашу работу): крутились около электронного микроскопа, который стоял в углу, мокнул и чахнул, и, чтобы совсем не промок, его забрали какие‑то люди с другой кафедры, чтоб он у них домокал. Весь мир един, и это удивительно!

Дети наши учатся, как я уже писала, в хорошей школе, аж завидно, всю мою зарплату туда отдаем, но ничего не поделаешь, бесплатное образование и правда ничего не стоит.

Старший, Илюша, кончает на будущий год школу, наверное, будет психологом или что‑то гуманитарное. Тут хорошо то, что первые четыре года человек может не выбирать себе окончательную профессию, только потом специализация.

Никак ничего не получается с отсылкой моей книжки Вам, но я все‑таки надеюсь, сейчас новую начала писать в перерывах между работами.

Яша много работает и дома, и на работе. Он просто заработался, «новый» вид искусства выдумал — что‑то смешанное между печатаньем и живописью. У него в мастерской есть присасывающий стол, крутящийся мольберт, разбрызгиватели красок — пистолеты, само рисуется, само печатается.

Скоро будет выставка Яшиных картин в Иерусалиме. Эти все выставки–шмыставки тут ничегошеньки не значат. Я никак не могу понять: что же тут происходит? Как‑то все обрывочно, дискретно, всего много, китайская перенасыщенность, и понять трудно — «кто правит бал?» и чего будет?

Одна из моих глав называется «Из мира нагана в мир чистогана». Тут денежки правят, и в то же время как бы и нет, вернее, не хочется в это упираться. Но власть денежного знака подавляет все, как Анри Волохонский говорит, что даже он не понимает, «что такое деньги?», на что я ему сказала: если нет ни копейки, то и не понять!

Свобода и несвобода одновременно.

Были летом в Израиле, теперь в Иерусалиме живет моя близкая подруга Наташа, и я, наконец‑то, Иерусалим увидела со стороны любви. И что нового сказала я Заратустре? «Гроб Господень — пуст».

Две недели не могла в себя прийти после приезда, но сейчас уже ничего, приспособилась, хотя и страдаю от дефицита друзей, хочется с кем‑то чувствовать солидарность в вещах, в словах, в пространстве. Я, по правде, скучаю по неразделенности моих приходящих мыслей. Нет того круга людей, с которыми бы похохотала, всех раскидало по миру, многие остались там, куда нет возврата. И как отыскивать тех, кто вдохновляет? Где находить друзей? Особенно Яше недостает очарования задумчивости, ему еще больше не хватает «философского общения», чем мне. Мне все‑таки проще — «ландыши, лютики, ласки любовные…»

Иногда гордыня одолевает, и я прошу Ваших молитв и прощения.

P. S. Яша Вас всегда приветствует.

Дина

24–4–90

Дорогая Дина!

Наконец‑то получил от Вас хоть несколько слов. Казалось, что Вы канули в неведомое… О всех превратностях и бедах узнал косвенными путями. И понимал, что бессмысленно писать по старому адресу. Безумно быстро бежит время. Но я рад, что Вы не пали духом вопреки всему и не утратили, кажется, своего яркого и светлого. Теперь жду от Вас рассказа, более подробного о детях и о своем житье–бытье.