Аркадий Ваксберг - Лиля Брик. Жизнь и судьба

Похоронная процессия растянулась на несколько километров мимо домов с приспущенными флагами. Делегации десятков заводов и фабрик неподвижно стояли вдоль всего пути. Двойной ряд пешей милиции и сотни конных милиционеров безуспешно пытались сдержать натиск толпы, на которую не действовали даже предупредительные выстрелы в воздух. Подобного траурного многолюдья — в похоронах участвовало около ста тысяч человек — Москва еще не видела. «Если бы Маяковский знал, — размышлял много позже один из его современников, — что его так любят, не застрелился бы...» Гроб везли на грузовике, за руль которого сел Михаил Кольцов, вскоре он передал его шоферу, а сам пошел пешком, вместе со всеми. Так же поступили и Лиля с Осипом, выйдя из своего «рено», на котором сначала тронулись в скорбный путь вслед за грузовиком.

Несколько дней спустя Лиля писала Эльзе в Париж: «Если б я или Ося были в Москве, Володя был бы жив. <...> Я проклинаю нашу поездку». Но в том же письме: «Володя был чудовищно переутомлен. <...> Он совершенно израсходовал себя и от каждого пустяка впадал в истерику». Так что состояние Маяковского было ей хорошо известно, но отъезду не помешало. Корила ли она себя за это хотя бы потом или только констатировала вполне очевидное? Не попала ли в хорошо подготовленную ловушку, из которой не могла выскочить, даже если бы и хотела?

Невооруженным взглядом видна бесцельность, абсурдность, бессмысленность этой поездки, притом поездки СОВМЕСТНОЙ, с такой настойчивостью, с таким усердием организованной, словно ни Лиля, ни Осип никак не могли без нее обойтись. Где бы ни искать разгадку случившегося, какой бы позиции ни придерживаться, невозможно отмахнуться от очевидного факта: повсюду торчат вездесущие лубянские шишки, по-хозяйски расположившиеся в доме и около на правах ближайших друзей.

Случайности тут не может быть никакой, служебные интересы у этих людей были на первом месте, а иных, общих — литературных, которыми только и жила семья Маяковского — Брик, — не было вообще, да и быть не могло. Как случилось, что Лубянка опутала своими цепями этот дом и всех его обитателей, всех посетителей? Чего хотела от них? На что толкала? Даже сейчас, почти семьдесят лет спустя, при, казалось, доступных архивах, концы невозможно свести с концами и заполнить достоверной информацией великое множество зловещих пустот.

На следующий день после похорон Лиля пригласила Нору к себе. Та пришла с Яншиным, поскольку — писала Нора впоследствии — «ни на минуту не могла оставаться одна». Яншина Лиля отправила в другую комнату и осталась с Норой наедине. Выслушав ее откровенный рассказ об отношениях с Маяковским, сказала на прощание: «Я не обвиняю вас, так как сама поступала так же, но на будущее этот ужасный факт с Володей должен показать вам, как чутко и бережно нужно относиться к людям».

Яншин все еще в полной мере не мог представить себе, какую роль пришлось ему играть в этой кровавой драме. Но очень короткое время спустя неизбежный развод состоялся — лишь после этого Нора призналась ему во всем. Рассказала об их любви, о близости, о планах на совместную жизнь с Маяковским. «Какой подлец!» — только и мог вымолвить Яншин.

Татьяна была уже в Варшаве, где виконт Бертран дю Плесси работал во французском посольстве коммерческим атташе и где супруги обосновались после свадебного путешествия по Италии. Она ждала ребенка и чувствовала себя вполне счастливой. Эльзе не пришло в голову известить ее о случившемся — ведь Татьяна теперь была далеко, перестав быть объектом ее интересов. О гибели Маяковского Татьяна узнала из газет. 24 апреля она писала матери в Пензу: «Я совершенно убита. <...> Для меня это страшное потрясение». И тут же в том же письме: «Вообще — это не страшно».

Мысль о случившемся, однако, не покидала ее. 2 мая того же года она снова писала матери: «Я ни одной минуты не думала, что я — причина. Косвенно — да, потому что все это, конечно, расшатало нервы, но не прямая, вообще не было единственной причины, а совокупность многих плюс болезнь». Болезнью она, разумеется, называла тягчайшее психическое расстройство. Так же из газет узнала о свершившемся и Элли Джонс...

Официальные советские власти вообще не отреагировали на гибель Маяковского. Отставной Бухарин, как и отставной Луначарский, публично заявившие о своей скорби, власть уже не представляли, а лубянские бонзы действовали на правах личных друзей, но не должностных лиц.