Предложения, полученные Роденом, были соблазнительными. Но он опасался, и не без причины, что в этом замешана политика. Клемансо с присущей ему жесткостью заявил, что отзывает свою подпись под петицией, так как узнал о высказанном Роденом опасении, что среди подписантов слишком большое число друзей Золя. Страсти накалились; несмотря на то, что этот скандал был совершенно чужд делу Дрейфуса, кланы дрейфусаров и антидрейфусаров тоже стали придерживаться противоположных точек зрения. Но Роден, для которого искусство всегда было выше всяких споров и склок, хотел оставаться вне политических страстей.
И тогда он отказывается от всех предложений, причем делает это очень достойно. Он пишет друзьям, которые развернули кампанию по подписке: «Я официально заявляю, что хочу остаться единственным обладателем своего творения. Я принял такое решение после длительных размышлений, приостановив дальнейшую работу. Я прошу только об одном — передать мне список имен тех добрых людей, которые приняли участие в подписке, чтобы поддержать меня и компенсировать мои усилия. А вас, мои старые друзья, которым я обязан, может быть, возможностью заниматься скульптурой, вас я благодарю от всего сердца».
Это письмо было опубликовано в прессе. Всем подписчикам вернули деньги. А Роден сохранил своего «Бальзака» для себя.
А так как салон, где был выставлен гипсовый слепок статуи, был всё еще открыт и многие ходили туда только для того, чтобы демонстративно глумиться над произведением Родена, он отправил в газеты записку, в которой объявил, что забирает из салона свою статую и что этот памятник «не будет установлен нигде».
Общество литераторов торжествовало победу. Но именно побежденный скульптор сохранил честь и достоинство.
Затем Общество литераторов обратилось к Фальгиеру, который сразу же дал согласие на изготовление памятника и пообещал закончить работу к столетию Бальзака, следовательно, в течение десяти месяцев. Роден не проявил ни малейшего огорчения. Он не только не затаил злобу на коллегу, а, напротив, их дружеские связи, как ни странно, только окрепли. Следует заметить, что Фальгиер был прекрасный человек и сделал всё возможное, чтобы нисколько не ранить Родена, обладавшего обидчивым характером. Фальгиер, знавший, что Родену нравится его живопись, отправил ему большое полотно, изображавшее нимф, развлекающихся на природе. Роден будет хранить эту картину. Более того, чтобы продемонстрировать публике свои дружеские отношения, они договорились выполнить бюсты друг друга и выставить их. Это было сделано в Салоне 1899 года, где Фальгиер представил макет своего «Бальзака».
Подобная демонстрация дружбы была жестом доброй воли со стороны Родена и очень выгодна для Фальгиера. (Роден мог бы выставить в Салоне одну из своих блестящих работ, а прислал только портрет Фальгиера.) К несчастью, скульптор неожиданно умер, так и не успев завершить памятник, поэтому закончить статую в мраморе было поручено Полю Дюбуа. Обществу литераторов явно не везло. Столетие Бальзака прошло, а торжественное открытие памятника состоялось только в 1902 году. (Власти Парижа решили поставить статую не на площади Пале-Рояль, а на пересечении улицы Бальзака и авеню Фридланд.) На открытии лился поток официальных речей, и неожиданно выступления превратились в панегирик Родену.
Роден присутствовал на церемонии, слушал с улыбкой официальные выступления, а публика с интересом наблюдала за ним. Абель Эрман, президент Общества литераторов, произнес: «Произведение, которое вы видите, наделено такой силой, что я не побоюсь упомянуть конкурентов его автора. Имя Фальгиера настолько велико, что я не брошу на него тень, произнеся имя Родена. Это мой долг. Если бы Фальгиер слышал мои слова, то не простил бы мне умолчания о Родене. Даже если бы я не назвал его, вы всё равно вспомнили бы о нем, исправив мое упущение, так как даже в присутствии настоящего, осязаемого “Бальзака”, который перед вами, здесь неотступно витает призрак другого, незабываемого». При этих словах присутствующие встали и разразились бурными рукоплесканиями, приветствуя автора отвергнутой статуи.
«Бальзак» Родена, от которого отказались, продолжал жить. Он возвышался в саду Родена, окруженный цветами и деревьями, и постепенно приобретал таинственное величие. Он стоял, одинокий, загадочный, словно памятник первобытного искусства с маской человека. Видевшие его в то время говорили, что его с трудом можно было узнать позже, когда он всё-таки был поставлен на шумном и оживленном парижском перекрестке. Но такова сегодня судьба городских памятников — они превратились в аксессуар, зависящий от моды, идеологии и политической случайности. К тому же их помещают в такие места, где они не очень мешают дорожному движению.
Читать дальше