Сергей Голицын: Записки беспогонника

Будущий историк, освобожденный от этих рамок, настоящий, серьезный, объективный исследователь станет искать правду не в газетах и в официальных мемуарах, а в неопубликованных воспоминаниях участников войны — офицеров и солдат, а таких воспоминаний написано ой-ой как много!

Не менее трудная задача предстоит будущему творцу «Войны и мира». Для него подобные, берегущиеся сейчас втайне, искренние строки станут основным источником создания его правдивого труда. Вдумываясь в них, изучая их, писатель сумеет дать истинно эпическое, исторически достоверное сказание о великих событиях сороковых годов двадцатого столетия.

Многие во время войны вели себя трусливо и мерзко. Будущий Лев Толстой не постыдится показать и эту мерзость, он знает, что на фоне наносной гнили еще значительнее и славнее засияют дела и подвиги многострадального и многотерпеливого народа русского.

Я лично пробыл на войне с первых до последних дней, прошел большой путь от Сталинграда до Берлина. Однако никаких подвигов не совершал, ранен не был, смерть глядела мне в лицо лишь украдкой, ни одного немца я не убил и не видел ни одного врага с оружием в руках, и сам я никогда не носил ни оружия, ни погон. И все же считаю себя полноправным участником войны, хотя наблюдал и переживал лишь ее «изнанку».

Мне думается, что для будущего историка и для будущего Толстого и эта малоизвестная изнанка окажется не менее интересной, чем описания боевых действий.

В своих воспоминаниях я старался писать все именно так, как оно было, не преувеличивая, не стыдясь, не хвастаясь, не скрывая, не допуская никакого «художественного вымысла».

Свой труд я рассматриваю только как материал для будущего исследователя истины, а не как литературное произведение.

1946–1948

Двадцать пять лет мои воспоминания лежали под спудом, спрятанными. Я даже забыл, куда их засунул, и считал, что они погибли. И вдруг совершенно случайно их обнаружил, разобрал по страничкам и стал читать. И до того показались они мне интересными и ценными, словно писал их не я, а совсем другой человек. Они особенно ценны тем, что писались сразу после войны, на свежую голову, когда не забылись ни фамилии людей, ни названия географических пунктов, ни даты, ни отдельные факты.

К большому моему, да, наверное, не только моему, сожалению, я бросил свой труд, добравшись до 23 июня 1944 года, до дня начала нашего наступления на Белоруссию. Почему бросил? Вновь загорелась моя мечта с детства — хочу быть писателем! И все свободное время я решил вместо военных воспоминаний отдавать сочинению, долгое время неудачному, пьес и рассказов.

Память у меня сейчас далеко не прежняя, и потому закончить свои воспоминания, восстановить ход дальнейших событий вплоть до дня своей демобилизации я просто не в силах. Пришлось оборвать текст на самом интересном месте.

Сейчас я взялся за труд переписать свои прежние — измятые, исчерканные, исписанные мелким неразборчивым почерком пожелтевшие черновики. Переписывая набело, я чуть-чуть исправлял стиль, вставлял разные рассуждения, ни одного факта не выбрасывая, а наоборот, кое-что добавляя.

После перепечатки на машинке я собираюсь давать читать рукопись только самым близким родным и друзьям, а в далеком будущем, надеюсь, мои воспоминания будут опубликованы.

1971

Я всегда считал, что мне в жизни повезло. Многие мои сверстники, друзья и знакомые, погибли и в лагерях и по другим причинам, а я оставался жить и здравствовать, и это несмотря на свое ужасающее социальное происхождение, а тогда в анкете этот вопрос считался самым важным. Судим я не был, с работы меня выгоняли неоднократно, учиться не пускали, и, в конце концов, я поступил в систему строек, подчиненных НКВД. Там я и работал. Моя мать утверждала, что уцелел я благодаря ее молитвам.

Всю жизнь я мечтал, мечтал о труднодосягаемом — стать писателем. Потом мои мечты спустились на землю, я женился, и мне хотелось думать о спокойной оседлой жизни в кругу семьи, о счастье «в коробочке». Однако и эти, весьма, казалось бы, скромные, естественные для каждого маленького человечка желания для меня лично оставались неосуществимыми.

Волею судьбы и сочетанием нескольких случаев я сделался топографом. Технического образования у меня было мало, но зато имелась голова на плечах, любовь к работе, усердие, усидчивость, добросовестность. Если бы не социальное происхождение, я, наверное, с годами сделал бы хорошую топографическую карьеру, потому что был энергичен, обладал инициативой, напористостью, кое-какими организаторскими способностями. Попутно с практикой я самоучкой все время занимался и теорией.