Николай Богомолов - Михаил Кузмин

И конечно, чрезвычайно существенно, что Кузмин так акцентирует свои французские корни. Французская культура навсегда стала для Кузмина почти родной, столь же важной, как и русская. В письме Г. В. Чичерину двадцатилетний Кузмин с приятным удивлением напишет: «Я недавно разговорился с мамой о старине и нашел, что Th. Gautier — мой родственник, конечно, пустяки, но все-таки приятно» [29] В дальнейшем письма Кузмина Г. В. Чичерину, хранящиеся в РНБ (Ф. 1030. № 17–22, 52–54), и Чичерина Кузмину, хранящиеся в РГАЛИ (Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 430–433), будут нами чаще всего цитироваться по оригиналам, без ссылок на предыдущие публикации отрывков из этих писем (наиболее репрезентативная: Tschimichkian S. Extraits de la correspondance Mihail Kuzmin — Georgij Čičerin // Cahiers du monde russe et soviétique. 1974. T. XV. № 1/2). Соответствующие фрагменты также сверены с публикациями А. Г. Тимофеева: «Итальянское путешествие» Михаила Кузмина // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник 1992. М., 1993; «Совсем другое, новое солнце»: Михаил Кузмин в Ревеле // Звезда. 1997. № 2. Письма, начиная с 19 апреля 1905 года и до 1914 года, — по публикации: Н. А. Богомолов. Кузмин-2006. С. 315–459, где полностью напечатана двусторонняя переписка. . И даже не очень близко знавший Кузмина А. М. Ремизов напишет после его смерти в своих клочках воспоминаний: «В метро (парижское. — Н. Б., Дж. М.) вошла женщина с девочкой, я взглянул на мать и вдруг понял, откуда эти знакомые „вифлеемские“ глаза — в роду матери у Кузмина французы» [30] Ремизов А. М. Собрание сочинений: [В 10 т.]. М., 2003. [Т. 10]. Петербургский буерак. С. 246. . Думается, что когда-то в присутствии Ремизова Кузмин сам подчеркивал свои французские корни — вот откуда это мгновенное воспоминание при виде глаз, о которых Цветаева блистательно сказала: «Два зарева! — Нет, зеркала!»

Несколько больше воспоминаний сохранилось у Кузмина об отце и особенно о матери. В «Histoire édifiante…» они описаны так: «Отца я помню в детстве совсем стариком, и в городе все его принимали за моего деда, но не отца. В молодости он был очень красив красотою южного и западного человека, был моряком, потом служил по выборам, вел, говорят, бурную жизнь и к старости был человек с капризным, избалованным, тяжелым и деспотическим нравом. Мать, по природе, м<���ожет> б<���ыть>, несколько легкомысленная, любящая танцы, перед свадьбой только что влюбившаяся в прошлого жениха, отказавшегося затем от нее, потом вся в детях, робкая, молчаливая, чуждающаяся знакомых и, в конце концов, упрямая и в любви и в непонимании чего-нибудь». В дневнике 1934 года находим и добавочные сведения: «Надежда Дмитриевна была старшей дочерью. Родилась в Театральном училище, в верхнем этаже, где полукруглые окна <���к> Ал<���ександринскому> театру, в правом флигеле [31] Кажется, Кузмин полагал, что училище находилось в том же здании, что и в его годы (площадь Островского, 6; ныне — Государственный музей театрального и музыкального искусства); однако оно переехало в этот дом лишь в 1835 году, когда Н. Д. Кузмина уже родилась. . Бабушку видели только по утрам. Она принимала их в кровати, осматривала, чисты ли руки, в порядке ли прическа и платье, спрашивала, как здоровье и занятия, и потом целый день они ее не видели. <���…> Училась мама в пансионе (на Труба и, кажется, Тибо) в доме Бенуа, уг<���ол> ул. Глинки и Екатерингофского. <���…> Когда они выезжали, Ан<���на> Дм<���итриевна> выделялась как более хорошенькая, Лиз<���авета> Дм<���итриевна> — как самая бойкая и покладистая, а мать сидела в углу. Она была очень маленького роста, гладкие черные блестящие, как у китаянки, волосы, белое лицо с ярким румянцем и темно-серые глаза, от волнения наливавшиеся невообразимой и сверкающей синевой, несколько нахмуренные брови. Ходила до конца жизни в кофтах и платьях 60-х годов или вообще безвременных старушечьих облачениях. <���…> Ухаживал за нею какой-то юноша по имени Валерьян и посватался. К тете Ане. Бабушка его прогнала, а маму выдала замуж за пожилого знакомого, даже, кажется, своего любовника, А. А. Кузмина. Мама считала его „стариком“, но пошла. <���…> Папе были скучны девические и идиллические развлечения мамы, пошли дети, переезды с места на место (Москва, Рыбинск, Ярославль, Саратов), а когда положение поправилось, уже молодость ушла. Уже в 80<-м> году она заразилась от Мити оспой и осталась рябой» [32] Дн-34. С. 58. .

Добавить к этому описанию можно сравнительно немногое: отец Кузмина, Алексей Алексеевич (1812–1886), действительно был морским офицером [33] Сведения о его службе во флоте см.: Общий морской список. Часть X. Царствование Николая I. «I-М». СПб., 1898. С. 479. Существуют воспоминания его брата: Из записок генерал-лейтенанта Павла Алексеевича Кузмина // Русская старина. 1895. № 2. , потом членом Ярославского окружного суда, Саратовской городской судебной палаты и обладал небольшими, но достаточными для содержания семьи средствами. Мать родилась, согласно одной из анкет Кузмина, в 1834 году [34] РНБ. Ф. 103. № 85. , однако по другим его же указаниям получается, что было это в 1832 году. В семье было шестеро детей: Варвара (1859 [35] См.: Гусакова З. Е. Биографам М. А. Кузмина // Отечественные архивы. 1997. № 4. С. 125. В воспоминаниях H. Н. Минакиной (Воспоминания о Михаиле Кузмине и Сергее Ауслендере // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена, проблемы, факты. М., 2000. Вып. 1. С. 150), на которые мы ориентировались ранее в указании семейных дат, указан 1857 год, однако, как нам кажется, послужной список А. А. Кузмина более надежен. —1922), Анна (1860 — не позднее 1922), Алексей (1862 — не позднее 1922), Дмитрий (1865–1895), Михаил и Павел (1876 — не позднее 1884). В скобках отметим, что Кузмин гордился своим дворянским происхождением и тем, что его фамилия пишется без мягкого знака в отличие от плебейского «Кузьмин».