Мы вставали в шесть, торопливо брились, поспешно заправляли кровати, убирали помещение и строем шагали в гарнизонную столовую. Всё - как полтора года назад, когда еще были курсантами летной школы. С той только разницей, что теперь чувствовали себя летчиками и рассчитывали на многое.
Незаметно подкатила весна. Покрылись зелеными островками пригорки. С полей потянуло густым опьяняющим настоем разнотравья. Хотелось броситься навзничь в траву и глядеть, глядеть в бездонную ультрамариновую глубину, где пел, заливаясь, невидимый жаворонок. Леталось в такие дни легко, дышалось свободно. Казарма и красные уголки пустовали. Зато оживленнее стало под душистыми акациями, где после полетов шумными группками собирались летчики. Писали на планшетах письма, спорили, мечтали скорее вырваться в город, где ждали родные, отдых...
* * *
Особенно нетерпеливо все ждут субботу. В этот день мы живем не так, как всегда. С утра носимся как заведенные, шутки так и сыплются, все особенно предупредительны друг к другу. Летчики бреются, начищаются, никому не хочется остаться под выходной в осточертевшей казарме - у каждого появляется какая-нибудь уважительная причина.
В субботу даже время движется необычно. С утра его всегда не хватает. Ближе к полудню оно начинает замедлять свой бег, а к обеду и вовсе останавливается.
Вот и теперь - не успел я почистить сапоги, как раздается команда: всем на утренний осмотр.
Дневальный - наш оружейник, младший воентехник Дурнов. Он ходит по комнатам и проверяет, все ли в порядке. Как назло, куда-то запропастился свежий носовой платок. Заправить койку я еще не успел, рядом с аккуратной постелью Пети Грачева она выглядит белой вороной. И как это Грач успевает так быстро прибраться да еще и на себя лоск навести? Дурнов останавливается в дверях и морщится, глядя на мою кровать:
- Скорее, скорее, Речкалов, командир эскадрильи приехал.
Меня прошибает пот. Ладно, шут с ним, с платком. Быстро привожу в порядок постель.
Около землянки-каптерки, громко именуемой командным пунктом эскадрильи, толпятся приехавшие из города летчики, техники. Их не коснулась срочная служба. Мы завидуем счастливчикам.
В сторонке о чем-то совещаются помощник командира эскадрильи старший лейтенант Дубинин, инженер эскадрильи Коновалов и адъютант - старший лейтенант Хархалуп.
Возле них ужом извивается лейтенант Дементьев -командир резервного звена, в котором нет еще ни самолетов, ни летчиков. У Дементьева хитроватые глаза, узкий лоб с закрученной куделькой, длинный отвислый нос. Он приторно улыбается и поддакивает начальству.
Командира эскадрильи не видно. Вероятно, еще в землянке.
- Ну что, начнем? - повернувшись на каблуках, спрашивает адъютант.
- Командуйте, - соглашается Дубинин.
Хархалуп засовывает большие пальцы за ремень и,
расправив гимнастерку, выходит на линейку, выложенную красным кирпичом.
- Становись! - командует он, откинув правую руку в сторону.
В урну летят недокуренные папиросы, звенья занимают свои места. В первой шеренге - летчики, во второй - техники, сзади - младшие авиаспециалисты: прибористы, оружейники, мотористы.
- Равняйсь!..
Строй слегка шевелится и замирает. Носки сапог образовывают на кирпичном квадрате прямую линию, головы повернуты влево, глаза скошены на грудь четвертого человека. Адъютант проходит вдоль строя, внимательно осматривая каждого. Все как будто в порядке, но без замечаний не обходится. Я слышу, как он басит справа:
- Тетерин, Дементьев, подберите животики. А вы, Ротанов, подтяните планшет, а то наступите.
Я незаметно делаю то же самое. На всякий случай.
- Смирно!.. Равнение напра...во!
Из землянки выходит командир эскадрильи капитан Жизневский. Худенький, востроносый, небольшого роста, в кожаном реглане. За Жизневским шествует старший политрук Пушкарев, тучный не по летам, высокий. Рядом с подтянутым комэском (командиром эскадрильи) он кажется увальнем. И характеры у них тоже разные. Жизневский сух с людьми, строг, обращение признает только по уставу. Комиссар же добродушен, душа-человек, частенько выступает в роли нашего защитника, смягчая строгости комэска.
Пружинистым шагом Хархалуп приближается к Жизневскому и отчеканивает рапорт.
Бледное лицо Жизневского спокойно. Из-под нахмуренных бровей холодно поблескивают глаза. Не подавая команды "вольно", комэск подходит к строю, придирчиво скользит взглядом по первой шеренге. Губы его кривятся.
Читать дальше