Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Мокасины то и дело наполнялись песком, в конце-концов я снял их, и то обжигал пятки о раскалённый песок, то остужал их в пенящейся затухающей волне. Брюки намокли, как и почему-то длинные до плеч волосы, но это было даже приятно.

Идти предстояло около десяти километров, но сейчас мне хотелось побыть в одиночестве, без суеты, просто побродить, потому и отель я попросил снять ровно посередине между Поэрто Банусом и старой Марбельей, чтобы пять дней быть предоставленным самому себе, шляясь, где захочу.

Чем дальше шёл, тем больше хотелось не дойти, а застрять где-нибудь посередине — до того здесь было хорошо. Еще через километр я нашёл то, что подсознательно искал — живописную корягу, вылизанную морем, ветром и временем, похожую чем-то на улитку, только без «домика», вместо которого я и расположился полулёжа.

Редкие облака пробегали по небу, прибой убаюкивал, жар солнца как-то не ощущался, но грел, а ласковый ветерок обладал чудесной мягкостью и нежностью. У этого места не было символического названия «крыша мира», которое я дал от себя трём местам в разных точках планеты, о которых писал раньше, но было что-то, что разбудило все мои переживания, душа раскрылась и заныла. Казалось, что под текущие мысли я пробуду здесь вечность, но всё, о чём дано мне было размышлять, говорило о моей мизерности, как об одной из песчинок, швыряемой в громады бесконечного мира.

Снова и снова загребая ладонью чистейший песок и высыпая его, чтобы обратно повторить тот же процесс, я всё больше и больше ощущал свою слабость, сравнивая себя с этими мельчайшими гранулами, и успокаивал, что и каждая из них, падая под воздействием притяжения, занимает своё место среди себе подобных, в основном находясь в относительном спокойствии, и если движется, то независимо от своих желаний, подхваченная либо ветpoм, либо водой, либо моей рукой, в конце-концов.

Когда-то она была частичкой камня или скалы, когда-нибудь, может, станет стеклом, заняв место, среди миллиардов себе подобных, в витраже какого-нибудь храма, но, в конце концов, обратится в пыль и безызвестность — в этом мире нет ничего вечного, кроме этого Мира.

Я ощущал своё одиночество, нет, не здесь, а вообще. Прежде всего от того, что, даже окружённый людьми, никогда не буду понят-такой мистер «X» из оперетты Имре Кальмана, скрывавший не столько внешность, сколько своё прошлое. Но его былое было не столь омрачено, сколько моё, мало того, оно не сильно отличалось от его же настоящего, и не с подобными моим перспективами.

Я бесполезно вновь и вновь искал выход и постоянно натыкался лишь на два: бросить всё, объявив об этом братьям, или исчезнуть. Но, по разным причинам, не получалось ни то, ни другое — я уже несколько лет как пропал для родных и близких, лишь одна душа была рядом, измаявшаяся в чувстве ко мне и непонимании ситуации. Рассказать ей, объяснить? А что это изменит, кроме как прибавит неподъемный груз, которого, она, скорее всего, не выдержит? Да и было какое-то чувство, уже давно преследующее меня, что вот-вот, скоро всё закончится, и давно обещанное ей сбудется…

И ведь сбылось, но ненадолго… Но ведь сбылось, и было как в сказке, хоть и мхом уже поросло, оставив лишь обиду и разочарование.

Можно было предложить ей покинуть Россию, исчезнув от всех, но могли я заставить её бросить работу, которую она полюбила и в которую вросла всей душой? Принудить оставить родственников и знакомых, пока ещё не понятно ради чего, я не мог. Да и с какой стати?

Второй вариант — бросить всё и уйти одному, не важно, куда. Самый подходящий вариант — «французский легион». Жёсткое место, но ведь и я не пушинка, ещё не то видел. К тому же начальные шаги уже делал и имел на руках приглашение на собеседование — с помощью одного знакомого, уже отслужившего там по контракту и подсказавшего, как и что нужно сделать.

Можно, конечно, остаться в «бригаде», но порвать отношения со всеми — и с новыми знакомыми, и с Ириной, хотя к этому я был не готов, говорить просто, а делать… невозможно.

В кого я превращусь, став одиночкой? В жёсткого, не задумывающегося зверя, в конце концов мыслящего только о себе и своей пользе? Чем это закончится? В единственном преимуществе — скрытности и неизвестности — существует много подводных камней. Сможет ли их преодолеть психология, подкреплённая только расшатанными нервами? Какие ценности будут поставлены в первую очередь, и будут ли они вообще? Или единственной ценностью будет признана смерть не от чьей-то руки, а от старости или болезни, в одиночестве, в беспамятстве и в ненужности. Кажется, ради этого жить не стоит.