Арсений Замостьянов - Гаврила Державин - Падал я, вставал в мой век...

Это ведь именно Державин написал вольнодумные строки, бичующие лощёного столоначальника, воплощение волокиты и халатности. По тем временам — запредельно гневные:

Вечный недуг. И среди наших современников найдётся немало виртуозов бюрократического футбола. Сколько благородных начинаний погибло в бесплодных попытках пробиться сквозь секретарские заслоны… В отличие от своего вельможного героя Державин принимает заботы ведомства близко к сердцу.

Державин соглашался с Трощинским, с которым вообще-то не ладил, что министерская реформа чревата серьёзными конфузиями. Падает значение Сената, пропадает коллегиальность в принятии решений. Министры станут отчитываться перед государем с глазу на глаз — и никто не урезонит лгунов, невольных хвастунов, мошенников. Начнут растаскивать казну. Державин и сам предлагал ввести посты министров, но — в связке с сенатскими департаментами и совещаниями. А тут вышло, что они, обсуждая перспективы Сената, тратили силы на ремонт бутафорского, декоративного органа. Между тем если бы «конституционные» раздумья Державина не впечатлили Александра — не стал бы поэт министром.

8 сентября 1802 года вечером к Державину, который пировал с друзьями, приехал статс-секретарь Новосильцев и от имени государя предложил ему принять Министерство юстиции. Не прошло и двух дней, как министры уже совещались в доме правительственного дуайена — канцлера Воронцова.

Началась правительственная рутина. Министры дважды в неделю — по вторникам и пятницам — собирались в личных покоях императора, в высочайшем присутствии. Возможно, государь считал Державина усталым заслуженным вельможей, который своими сединами придаст правительству лоск классицизма. Но Державин и вообразить не мог себя в роли свадебного генерала. Ему ещё хотелось флиртовать с властью, повелевать — во имя справедливости, о которой (уж так представлялось Державину) только он, лично он имел верное представление.

Заглянем в ежедневник первого российского министра юстиции — и, пожалуй, поразимся деловитости шестидесятилетнего Державина, его энергии и дисциплине:

«Воскр. Поутру в 10 часов во дворец к императору с мемориями и докладом сената.

Понед. Поутру в 11 часов во дворец в совет.

Вторн. Поутру в 9 часов во дворец к императору с разными докладами, а после обеда в 6 часов в комитет министерства.

Среда. Поутру в 7 часов до 10-ти говорить с гг. обер-прокурорами и объясняться по важнейшим мемориям, а с 10-ти часов ездить в сенат по разным департаментам по случаю каких-либо надобностей.

Четв. Поутру в 8 часов и до 12-ти дома принимать, выслушивать просителей и делать им отзывы.

Пятн. Поутру с 7-ми до 10-ти часов другой раз в неделю заниматься с обер-прокурорами объяснением по мемориям, а с 10-ти часов ездить в сенат в общее собрание и в тот же день после обеда в 6 часов во дворец в комитет министерства.

Суббота. Поутру от 8-ми до 12-ти часов принимать, выслушивать и отзывы делать просителям.

Затем, после обеда в воскресенье, понедельник, среду, четверг и субботу с 6-ти до 10-го часа вечера заниматься с гг. секретарями прочтением почты, выслушанием и подписанием заготовленных ими бумаг для внесения в комитет и иногда в сенат, а также и прочитыванием откуда-либо полученных посторонних бумаг, кроме почты.

Наконец, каждый день поутру с 5-ти до 7-ми часов заниматься домашними и опекунскими делами и ввечеру с 10-ти до 11-ти часов беседою приятелей, и в сей последний час запирать вороты и никого уже не принимать, разве по экстренной какой нужде или по присылке от императора, для чего в какое бы то ни было время камердинер должен меня разбудить».

Ни минуты праздности, ни малейшей скидки на возраст Державин себе не позволял — и здесь, конечно, неоценима забота камердинера. Министр отлаживал работу аппарата, стремясь создать прочные связи с обществом, с потенциальными и явными участниками судебных процессов. Он на собственном опыте знал, чем чревата бюрократическая неповоротливость.

По вечерам он ухитрялся уделять время изящной словесности, изредка наслаждался вечерней беседой с приятелями о политике и литературе, играл в поддавки с музой, кое-что сочинял.