Владимир Гнеушев - ТАЙНА МАРУХСКОГО ЛЕДНИКА

“Я не помню своего отца Гамзаева Мирзу, не знаю, где и как он погиб. Мы получили бумагу, что он пропал без вести. Но вот я прочитал статью “Витязи ледяной крепости”. Там говорится, что найдена ложка, на которой вырезано “Гамза”. Меня зовут Гамза. Моя мать и другие говорят, что отец любил вырезать на мисках и ложках мое имя... Не мой ли отец погиб на Марухском перевале?”

Письмо это прислал сотрудник Хивского отделения милиции Гамза Гамзаев.

Получили мы письмо и от студента Московского текстильного института Б. Н. Гамзы. Он пишет, что приехал домой на каникулы и мать рассказала ему про историю с ложкой. Из ее рассказов, пишет студент, я понял, что эта ложка принадлежит моему дяде А. Г. Гамзе. Мать сама видела, как он вырезал свою фамилию на этой ложке. Это было летом, когда он направлялся на фронт и по дороге заехал к нам. К концу войны нам сообщили, что он без вести пропал. Так, может быть, это мой дядя?

Мы были уверены, что откликнутся и оставшиеся в живых, и вот однажды вечером нам позвонил старший уполномоченный комитета госбезопасности по Карачаево-Черкесской автономной области майор Яковенко Евгений Максимович и сообщил, что есть еще один свидетель описываемых событии – Подкопаев. Он проживает в станице Кардоникской и сейчас пенсионер.

– Вы не знаете части, в которой он служил тогда?

– Восемьсот десятый стрелковый полк, – сказал Евгений Максимович.

Вот и начали исполняться наши надежды. Мы немедленно выехали в Кардоникскую.

Станица Кардоникская лежит вдоль галечных намывов реки Кардоник и в летнее время сплошь утопает в садах, осенью белеет среди желтых разливов кукурузных полей. Зимой тихо стелются по заснеженным улицам синие дымки из труб, и по этим дымкам, вернее по их запаху, все узнают, что у Кулешовых, например, пекут хлеб и пироги, у Самохиных варят суп с курицей и грибами, а у Синельниковых пекут картошку в горячей золе.

Попутная машина добралась до станицы поздно вечером. Мы не знали, где искать Подкопаева и потому направились прямо к освещенному Дворцу культуры, надеясь там встретить кого-нибудь, кто бы помог.

Шел фильм “Люди и звери”, в кассе продавались последние билеты, и толчея у входа не оставляла надежды найти проводника достаточно быстро. Однако первый же человек, учительница местной школы, не только знала Подкопаева, но и показала его дом.

– Вы, наверно, в связи с этими событиями на перевале – сказала она. – Ужас какой. У нас сейчас все только об этом и говорят...

Подкопаевы уже спали. Мы решили не беспокоить их, отправились в Дом колхозника.

Едва показалось солнце, вышли на улицу. Стояло прекрасное, тихое утро. Иней похрустывал под ногами, искрился на еще не опавших листьях и ребрах крыш. На горы выпал снег. От этого они казались совсем рядом со станицей, будто наступали на нее. Небо над белыми шапками гор синело так ослепительно, что было больно глазам. За несколько дней, что мы пробыли в ущелье и на леднике, мы привыкли думать о них, как о чем-то тревожном, что надо обязательно преодолевать.

Сейчас мы подумали, что хребет Оборонный и Марухский ледник тоже засыпаны снегом и до будущего лета туда не добраться...

В калитку вделано железное кольцо. Постучали. На крыльцо вышел сухощавый мужчина с седеющими волосами на непокрытой голове. Странной, словно спотыкающейся походкой он подошел к воротам, открыл калитку и пригласил в дом, даже не спросив, кто мы и зачем. Он шел рядом и можно было заметить, что ступни его ног малы, как у ребенка.

– Извините, что пришли рано.

– А мы встаем еще раньше, – ответил хозяин. – Колхозная привычка.

– Мы вчера вечером приходили, но вы уже спали, наверное.

– Да нет, – откликнулся он. – Это мы в кино были... Прошли в чистую и прохладную горницу и познакомились.

– Знаете ли вы, кто погиб на леднике? Он ответил, что точно не знает. Тогда мы показали ему фотокопии документов, расшифрованных в Ставрополе. На открытке хорошо читался обратный адрес: “...810 стр. полк, минбат...”

– Вот, значит, как, – сказал он тихо, и худое лицо его нервно дернулось. – Наши это были... А я и не знал, когда хоронить их ездил в Зеленчукскую, что однополчан хороню...

Он наклонил голову над столом и некоторое время молчал, только двигались руки: то левая сожмет кулак правой, то правая – левую, словно им холодно стало. Жена стояла на пороге горницы – она собирала детей в школу и вошла на минутку, услышав наш разговор. Не отрываясь, она смотрела на мужа, закусив уголок платка, и не слышала, когда звали ее дети.