Нина Михальская - Течёт река…

В сентябре Геннадий Викторович приехал в Москву с командировкой в МГПИ и был оформлен стажером на кафедру зарубежной литературы. Как стажеру ему предоставили место в общежитии нашего института. К этому времени из присылаемых мне писем я уже знала о смерти его матери и о поступлении его сына на математический факультет Свердловского университета. Знала и о том, что они с женой подали заявление о разводе, срок которого назначен на декабрь.

Мы виделись каждый день то в библиотеке, куда приходили с утра, о у меня дома, где обедали, если обед был приготовлен. Анюта ветрела нас приветливо, против частого посещения гостем нашего дома в разговорах со мной не возражала и, как мне казалось, чувствовала себя свободно, без слов понимая и меня, и сложившуюся ситуацию. Студенческая жизнь пришлась ей по душе, занятия её увлекали. Вечерами мы с Геннадием Викторовичем часто ходили в театры и на концерты. Если было свободное время, то я знакомила его с Москвой, будучи твердо уверенной, что узнать город можно только в том случае, если ходишь по нему пешком. В ту осень стояла прекрасная погода, дожди шли редко, и мы — я хорошо это помню, — прошли пешком не только Бульварное, но и девятикилометровое Садовое кольцо. Уличный шум не мешал беседам, в которых теперь мы часто обсуждали будущее. Прошагали все арбатские переулки, район Кропоткинской улицы и Зубовской площади, прошли пешком и Большую и Малую Пироговку, ходили на Новодевичье кладбище, съездили на могилу моих родителей в Востряково, побывали в музеях, на выставках. А уж район Плющихи и Ростовских переулков, которых было семь, Геннадий Викторович узнал во всех деталях, он прекрасно ориентировался во всех дворах и закоулках. Больше всего ему нравился старый Арбат. Я показала ему дом, где появилась на свет. И теперь, когда мы вместе с ним проходили здесь, я твердо знала, что появляться на свет стоило.

Семидесятые годы стали для меня десятилетием счастья. За это время пришлось пережить много значительного и радостного, однако, как это и бывает в жизни, радость соединялась с болью утрат. Никогда прежде не приходилось работать так много, как в это время. Была избрана деканом факультета и председателем Совета по защитам докторских и кандидатских диссертаций, руководила работой аспирантов и читала лекционные курсы на трёх гуманитарных факультетах. Появились и докторанты, среди них — Грета Ионкис, писавшая об английской поэзии XX века. На открывшихся при кафедре курсах повышения квалификации преподавателей зарубежной литературы пединститутов страны тоже вела занятия. Но выполнять все казалось легко, меня несло на крыльях счастья. Геннадий Викторович приехал в Москву, мы были рядом и поженились.

Регистрация брака состоялась в ближайшем к дому загсе во Вражском переулке, где собрались все мои друзья. Здесь выслушали наставительную речь расписавшей нас дамы, твердо знавшей правила поведения супругов, она же вручила нам свидетельство о бракосочетании и пожелала благополучия. В выданном свидетельстве были написаны наши имена и фамилии. Муж — Аникин, жена — Михальская. Я не изменила фамилию: под ней значилась моя дочь, да и все мои документы были выданы на имя Н. П. Михальской, а обмен их был связан с бесконечной волокитой.

При выходе из загса нас ожидали такси, отправились сначала на Большую Дорогомиловскую, где вкусили все прелести кулинарного мастерства тети Маши. Великолепны были пироги и пышные ватрушки. Звучали тосты, раздавался звон бокалов. Домой на Ростовскую набережную переместились вечером, продолжив празднество, распив шампанское.

В первое лето нашей совместной жизни начали вместе писать учебник по истории английской литературы. В то лето под Москвой горели торфяные болота. В городе было дымно и душно от жары. Оставаться в квартире было легче, чем бродить по улицам, и мы не отступали от своего первого совместного труда. Работали с радостью. Очень хорошо все складывалось, обо всем легко и быстро договаривались, сразу определилось, кому что писать: мне — вступление и раздел о средних веках, ему — о литературе эпохи Возрождения и XVII века, мне — XVIII веке, ему — о романтизме XIX века, мне — о реализме, ему — о рубеже XIX–XX веков, мне — о модернистах 20-30-х годов XX века, ему — о литературе послевоенного периода. Все выстраивалось в соответствии с интересами и желаниями каждого. Да ведь иначе и быть могло, мы и в работе своей становились единым целым. Закончили учебник быстро.