Никита Окунев - Дневник москвича. Том 1. 1917-1920

22 июня.Вчера в Храме Спасителя произошли выборы Московского Митрополита. Избран Тихон, архиепископ Виленский. Много голосов получил и «мирянин» А. Д. Самарин, бывший не так давно предводителем московского дворянства и Обер-Прокурором Синода (он 303 а Тихон 481).

Вчера был на предвыборном собрании партии народной свободы Очень понравился один оратор А. П. Давыдов. Вот краснобай-то! Социал-демократов разнес так, что те языки прикусили, а ведь они теперь в Москве и городах — сила, довлеющая над всеми остальными партиями!

Что-то насчет наступления печатают уже не крупными буквами Опять не осадил ли нас Гинденбург? Да оно и не мудрено: наряду с известиями, что за бои 18–19 июня взято в плен 300 офицеров, 18.000 солдат, 29 орудий и 33 пулемета и что на Кавказском фронте взят с боя Пенджвин — сообщают, что на Черном море один наш миноносец «подорвался» на вражеской мине и что 703-й полк отказался идти в наступление, и кажется, что таких случаев теперь не один, они-то, вероятно, и парализуют наше наступательное движение. Вообще, плохо, плохо и плохо!

23 июня.От сына стал письма получать все реже, и что-то делается жутко: по письму от 12 июня видно, что со Стохода их передвинули в Буковину, потом в Галицию и что в их дивизии «некоторые неурядицы», и он хочет даже записаться в «батальон смерти». Оборони его, Господи, во всех его начинаниях, путях и поступках! Видно, там, на фронте, настроение солдат не улучшается в сторону «друг за друга, Бог за всех». О наступлении и сегодня маленьким шрифтом, и даже можно догадаться, что кое-где нас опять осадили.

18 июня в Китае опять совершился государственный переворот: возвели на Императорский престол малолетнего Пу-И, низложенного в 1912 г. Такое событие имеет и для России известное «воспитательное» значение. Партийные распри создали там анархию, а потом реакция и жажда государственного порядка. Как бы и наши «товарищи рев. гусары» и дезертиры не дождались своего «малолетнего царя».

24 июня.Вчера был на митинге с участием Ф. И. Родичева. Впервые слышал знаменитого депутата всех четырех дум и старого «крамольного» общественного деятеля. Может быть, это было его не вдохновенное выступление, но чувствовалось, что он действительно может жечь своим глаголом сердца людей. Конечно, уговаривал воевать до победы и подавать голоса за кадетов.

С фронта идут вести о продолжении нашего наступления, а с тыла — о вспышках исступления социалистов-большевиков. В Петрограде пулеметный полк постановил не отправляться в действующую армию; а если, мол, нас будут к этому принуждать репрессиями или угрозой раскассирования, то мы не остановимся перед арестом Совета рабочих и Временного правительства.

В Кронштадте и того хуже: там никого и ничего не признают, а бедные флотские офицеры все еще томятся в тюрьмах. Вчера Родичев с негодованием говорил, что «Цусима», то есть гибель нашего флота от японцев, лишила нас 300 офицеров, а в Гельсингфорсе, в первые дни «революции» наши матросы убили 150 офицеров. «Какой же, — говорит, — большей победы желать Вильгельму?» Да, он прав, говоря, что такой раздор на руку немцам, и весьма возможно его предположение, что «Большевизм» делает свое темное и страшное дело на немецкие деньги.

26 июня.Вчера совершал «гражданский» долг: подавал свою записку по выборам в городскую думу. Поддержал «бедных» кадетов. Победа будет за списком № 3, по которому идут социал-революционеры. В течение прошлой недели Москва облепилась и засыпалась с аэропланов и автомобилей рекламами семи политических партий, и было у нас, как в настоящей Европе. Бабы и те шумели, и в воздух уже не чепчики бросали, а любезные им списки: буржуйки — № 1, кадетский, а кухарки — те самый ядовитый, № 5, большевистский. Митинги и митинги без конца. Много было ругани, драк и праздности.

27 июня.В районе Станиславова на фронте Ямницы-Загвоздье армии генерала Корнилова прорвали передовую главную позицию и овладели рядом местностей. Взято в плен 131 офицер, 7.000 солдат, 48 орудий, из них — 12 тяжелых, и много пулеметов, но на Кавказском фронте под давлением турок наши войска оставили Пенджвин, Ханы-Кин и Касри-Ширин.

На фронте страшно, скверно, подло и отчаянно храбро. Многие, должно быть, части не только не идут в наступление, но и останавливают других. Наносят оскорбления Керенскому, генералам и офицерам. Последние от отчаяния стреляются, сходят с ума. И не разберешь, кто там агитирует: русский ли большевик или немецкий шпион.