Захар Прилепин - Подельник эпохи - Леонид Леонов

И уж не для того ли, чтоб снять с нас генетическую, психологическую “тяжесть” патриотической ратной славы, центральная пресса ныне равно отказывает России в победе над Наполеоном и в победе над гитлеровской Германией?

Примеры подобной беззастенчивой лжи средств массовой информации, которые пытаются перекричать и Карамзина с его “Историей государства российского”, и “Клеветникам России” Пушкина, и “Войну и мир” Л.Толстого, и свидетельскую память наших живых еще современников, — воистину бессчетны».

Диагноз этому Леонов единолично поставил уже в «Пирамиде», вложив в уста одного из героев следующие речи: «Конечно, случались и на Западе исповеди с биеньем в перси, но лишь на общегумантираные темы, наши же <���…> умники разоблачились до полного срама, каясь в неприглядности своей отчизны от ее дремучего бездорожья и бородатно-лапотной родни до пропойных кабаков и босого нищего Христа: самих себя шарахались в граненых зеркалах Европы».

В финале процитированного нами письма его авторы умоляли не забывать о том, что «…мы, русские, — высокоталантливый, геройски отважный, знающий радость осмысленного, созидательного труда, могучий духом народ. Что “русский характер”, “русское сердце”, бескорыстная русская преданность истине, русское чувство справедливости, сострадания, правды, наконец — неистребимый, беззаветный русский патриотизм — это всё драгоценный алмаз в сокровищнице человеческого духа».

«Воспрянем же! — так завершали свое послание писатели. — Возьмем в свои руки судьбу нашей Родины-России! Направим все свои помыслы и дела на то, чтобы оградить ее от всевластия политических авантюристов…»

Никакой реакции, естественно, на это письмо не последовало.

Но, с другой стороны, а какая могла она быть, эта реакция? Кому, в конце концов, направляли литераторы свое послание? Их адресаты, «политические авантюристы», должны были раскаяться и посыпать голову пеплом? И призвать к власти невесть откуда у них взявшихся истинных патриотов?

Для полноты картины следует признать, что отношение Леонова и к так называемой патриотической общественности было тоже, мягко говоря, неоднозначным. Даже упомянутое выше письмо он требовал сделать более кратким и ёмким — а его не послушали и понаписали помимо процитированного выше такого, под чем бы Леонов никогда не подписался.

Если же брать шире, Леонов хорошо знал и цену многим «патриотам», и степень их истинного мужества, и реальные цели некоторых из них.

Зачастую самых разных калибров и образцов «патриоты» хотели элементарно использовать имя Леонова не только для придания идеологического веса тем или иным декларациям, но и в бурных материальных разборках, начавшихся тогда.

Близкие Леонова вспоминают, как однажды он разыграл спектакль слабоумия пред большими «патриотическими» чиновниками, пришедшими у него просить поддержки в решении имущественных дел Союза писателей. Посмотрев на будто бы потерявшего память Леонида Максимовича, огорошенные ходоки ушли. Спустя минуту после их ухода подтянутый, ясный и спокойный Леонов вновь занялся «Пирамидой», с ее виртуозной стилистикой и сложнейшими аллюзиями, отсылающими к десяткам религиозных, философских и художественных сочинений.

Втайне, кажется нам, Леонов уже не умел искренне поверить в благополучный исход обрушившейся на Россию — и далеко не в последние годы — беды. И тут уже речь шла не о изначально греховной человечине, но о качестве того «людского материала», что он наблюдал округ себя. В России действительно неоткуда было взяться новым элитам, готовым купно и заедино продемонстрировать тот самый «русский характер»!

И некому было их возглавить, даже если бы они появились.

Но и смолчать Леонов тоже не мог себе позволить…

А какой еще у него был выбор, кроме как высказаться?

Последние годы жизни Леонова вообще бедны на внешние события, по крайней мере, видимые человеческому глазу.

Он все реже выходил из дома, не ездил в Переделкино… Иногда подолгу ни с кем, кроме помощников, не встречался.

И днем и ночью думал о своем труде, как заточенный находясь внутри «Пирамиды».

Вскоре начались события необратимые и страшные — страна не выдержала кипятка и лопнула, как то яйцо, в сохранности которого была уверена Ванга.

Те, кто видел Леонова в августе 1991 года, помнят, как болезненно переживал он случившееся со страной.

Отдельная боль была о раздоре внутри славянских, еще недавно братских народов.